Одиссея 1860 года - [21]

— Да, несомненно, из-за займа, взятого Подиматасом под залог судна; но, поскольку я признаю этот заем и оставляю за ними право назначать цену…

— Да, но он может взять и другой заем — сегодня, завтра, послезавтра.

— Тем не менее признаюсь вам, дорогой господин Пти, что я рассчитывал на оставшуюся сумму, какой бы незначительной она ни была, надеясь с ее помощью расплатиться с госпожой Альтарас.

— Для того, чтобы вы получили эту сумму, вам необходимо иметь поручительство.

— И в каком объеме должно быть поручительство?

— В объеме суммы, которая будет вам выплачена.

— А насколько велика может быть эта сумма?

— Она составит около полутора тысяч франков.

— Что ж, иду искать поручителя; будет удивительно, если я не найду в Марселе друга, готового поручиться за меня на полторы тысячи франков!

С этим словами я поднялся.

Однако в это мгновение чья-то рука опустилась мне на плечо, заставив меня снова сесть.

— Черт побери! — с чистейшим марсельским выговором произнес тот, кому принадлежала эта рука. — Не стоит вам утруждать себя из-за такого пустяка!

И, приблизившись к г-ну Пти, заявил:

— Так вот, я, Эдмон Пиродо, выступлю поручителем господина Дюма.

Я посмотрел на того, кто оказывал мне эту услугу: никогда прежде мне не доводилось его видеть. Это снова был один из тех незнакомых друзей, о которых я говорил выше и которые готовы делать для меня то, чего не делают люди, связанные со мной узами тридцатилетней дружбы.

Я подошел к этому человеку и протянул ему руку.

— Это самое меньшее из того, что я вам должен, — сказал он мне, — ведь вы столько раз заставляли меня смеяться, не говоря уж о том, что мою жену вы заставляли плакать, и она проливала слезы, словно Мария Магдалина.

Затем, повернувшись к г-ну Пти, он добавил:

— Предоставьте господину Дюма счет.

Господин Пти предоставил мне счет.

Продажа «Монте-Кристо», с учетом платы за обшивку медью, платы за конопачение и займа в форме бодмереи, принесла мне тысячу пятьсот тридцать четыре франка чистого дохода.

Чтение «Современной Греции» Эдмона Абу обошлось мне примерно в двадцать две тысячи франков.

Но это была моя вина: зачем я заказал постройку яхты на Сиросе, вместо того чтобы купить уже готовую на Мальте, в Константинополе или в Марселе?

Прямо на месте я получил полагающиеся мне тысячу пятьсот тридцать четыре франка и настроился уйти, поблагодарив перед этим своего поручителя, но Пиродо остановил меня.

— О, так просто вы не отделаетесь, — сказал он. — Я хочу подарить вам кое-что для вашей шхуны.

— Вы?

— Да, я; или вы считаете, что я на такое неспособен?

— После того, что вы сейчас сделали, я считаю вас способным на все.

— Мне хочется подарить вам сигнальные фонари, чтобы крупные суда не врезались в вашу шхуну. Черт побери! Я не хочу, чтобы вас отправили ко дну: вы слишком часто заставляли меня смеяться, а мою жену плакать. Или, часом, вы отказываетесь от моих фонарей?

— Нет, черт возьми!

— Что ж, тогда пойдем взглянем на них; к тому же мой брат Жан тоже хочет сделать вам подарок.

— Как?! Ваш брат Жан тоже хочет сделать мне подарок?

— Ну да! Он уже давно жужжит мне об этом в уши. Речь о превосходном столе, который у него Бог весть откуда, и я раз двадцать слышал, как он говорил: «Этот мраморный стол будет раз в двадцать уместнее на шхуне господина Дюма, чем у меня дома».

— Я чрезвычайно признателен вашему брату Жану.

— О, это славный малый! К тому же у него есть сабля, и он без конца твердит: «Если осмелюсь, я подарю эту саблю господину Дюма».

— Пусть дарит, черт возьми, пусть дарит! Мне нравится получать подарки от тех, кому я могу воздать сторицей.

— О, он подарит вам то и другое, причем от чистого сердца, как и я; однако теперь вам надо найти капитана, притом хорошего.

— Эту заботу я поручил Подиматасу.

— Опять ваш грек! Люди этой нации принесут вам беду, дорогой господин Дюма. Был в свое время один старый марсельский писатель, сказавший на латыни: «Страшусь греков».

— «Timeo Danaos».[9] Это Вергилий.

— Ну да, Вергилий; ваш друг Мери всегда и говорил о Вергилии.

— Да, но Вергилий родом не из Марселя, а из Мантуи.

— Из Мантуи или из Марселя — все едино, ибо он говорил правду, да и к тому же названия у обоих городов начинаются на букву «М».

— И все же, дорогой мой Пиродо, позвольте мне остаться при моих сомнениях. Я воспитан в духе восхищения греками, а самые прочные дружбы у меня те, что прошли через этап восхищения. Вот почему я так люблю Гюго и Ламартина.

— Все равно, поймите, ваши чертовы греки…

— Послушайте, дорогой мой Пиродо, я ставлю своего рода химический опыт: у меня есть желание пропустить их через горнило повседневной жизни, и, если к концу плавания мне не удастся извлечь из них хоть крупицу золота, я буду вынужден присоединиться к вашему мнению, что это самые плохие люди на свете.

— Поступайте, как вам будет угодно, вы сами себе хозяин. Ну вот мы и пришли; входите-ка, сейчас вы увидите ваши фонари.

И в самом деле, мы стояли у магазина г-на Итасса, гидрографа.

Я вошел внутрь.

— Спусти-ка вниз фонари господина Дюма! — крикнул Пиродо. — Пусть он на них посмотрит и скажет мне, подходят они ему или нет.

Господин Итасс обернулся, услышав мое имя, поклонился мне, взобрался на прилавок магазина и спустил вниз три превосходных сигнальных фонаря: красный, зеленый и белый.