Одинокое письмо - [7]

То говорили о том, что это моряки с бота, который стоял у рыбоприемного, перестреляли овец, то заподозрили студентов-туристов, проходивших по реке на байдарках.

Моя хозяйка собралась поискать своего барана и проверить слухи, и мы пошли.

С весны до глубокой осени овцы сами ищут себе пропитание и часто уходят далеко от деревни, месяцами пропадая у моря и в лесу.

Где-то здесь в лесах пасутся и почти одичавшие олени. К зиме их найдут, поймают, снова начнут запрягать. Несколько лет тому назад пробовали держать лошадей, но они погибли: плохое здесь сено на скудных клочках между камнями.

Мы обходили заливы, шли скалистыми берегами, я едва поспевала за хозяйкой.

Все на этих берегах казалось белесым: и бревна, выкинутые на берег, и трава, и даже обветренные, в трещинах сыроежки на плоских скалах, покрытых белым мхом.

Из-за большого камня поднялись вороны. Мы подошли к тому месту и увидели среди чернильных вороньих натеков на камнях мертвую овцу.

Хозяйка перевернула ее, чтоб лучше рассмотреть, клок шерсти остался у нее в руках. Это была не ее овца.

Растерзанные овцы с такой же белесой, под стать всему здесь, шерстью стали попадаться чаще.

В одном месте нам попался обглоданный скелет, около него хозяйка долго ходила, успокаиваясь, уверяя себя, что это и есть ее черный баран.

Ветер носил клочья черной шерсти, вороны кружили над нами.

Вдруг я увидела волчьи следы. Они четко обозначились на сырой глине рядом с овечьими острыми вмятинками, были похожи на собачьи, но насколько крупнее!

Я огляделась. Это было обнаженное при отливе морское дно. Несколько часов назад здесь была вода, значит, волк прошел совсем недавно. Я позвала хозяйку.

— Уж не собачьи, — сказала она, — глянь-ко, какие круглые.

Теперь я старалась не отставать от нее.

Мы набрали черники и, возвращаясь домой, увидели поредевшее стадо овец. Они лежали на камнях, тесно прижавшись друг к другу, и мне даже показалось, что они дрожат, такой испуганный и загнанный у них был вид. Они видели, как волки гонялись за их собратьями, как догоняли, как перегрызали горло. Завидев нас, они вскочили и разбежались.

В конце деревни разлеглось стадо низкорослых коров.

— Идите, в лесях кормитесь! — закричала хозяйка и принялась поднимать их на ноги. Коровы лениво поднялись, побрели в лес. Скотину здесь никто не пасет. Коровы бродят целыми днями в окрестностях деревни, но каждый вечер плетутся, оступаясь, по склизким мосткам, ревут у своих дворов перед калитками.

Никто сегодня в море не вышел — надвигался шторм. На узкой улице мне попался знакомый рыбак:

— Я, конечно, пьян сегодня, вы извините, если что, но мы сейчас поедем на Сосновцы — пойдем с нами!

Я не поверила:

— Куда? Ведь шторм!

В тот же день я уехала на тоню Сосновцы.

Пал шторм.

Это была единственная бригада, которая вышла сегодня в море. Их было трое.

Вышли в открытое море. Как подхватило нас, как понесло!

Нос моторки плавно шел вверх, зато как жестко, почти со стуком хлопало лодку вниз. Красивый моторист Андрей Мехнин, лет тридцати, сидел на дне, пьяный с воскресенья, зажимая рукой хлещущую откуда-то из мотора струю воды. Розовощекий Егорка Коновалов правил в корме. Старик Иван Михайлович Коновалов, с черной повязкой на глазу, чуть согнувшись, стоял в носу и вглядывался вперед, жестами указывая Егорке, куда править.

В разных местах возникали скалистые островки, около них особенно кипело.

Вдруг на одном таком острове — плоском большом камне — я заметила, как что-то темное, казавшееся до этого камнем, разогнулось и выпрямилось, потом еще две такие фигуры.

Посреди штормового моря, на островке, не больше десяти метров в длину, стояли люди!

Я оглянулась на Андрея, Егорку, Ивана Михайловича. Пристать к островку было невозможно, да они не пытались, только потом я заметила шлюпку, вытащенную на камни. Мы обогнули островок и пошли дальше, вошли в узкий пролив, здесь было заметно тише.

На совершенно голом острове я увидела избушку, склад, развешенные на вешалках сети.

Две собаки с лаем бросились к приближающейся лодке, за ними бежала кошка с котятами.

Странно было видеть здесь, под дождем, на холодных камнях, на ветру, таких домашних, уютных кошек. Это мне показалось нелепым — как будто вынесеные сюда на берег теплые, прекрасные комнатные шлепанцы.

Мы бросили якорь. Собаки и кошка с котятами прыгнули в моторку.

Андрей сразу отвязал карбас и поплыл невод «похажать», то есть смотреть невод, Егорка пошел в избу растапливать плиту и кипятить воду для ухи.

Андрей скоро вернулся, в невод попала горбуша, сравнительно новая в этих местах рыба, треска, сельдь. Он уселся у воды на камнях шкерить рыбу, кошки хватали и разносили потроха.

Разглядывая рыбу, я заметила, как рядом возникли фигуры каких-то людей в дождевиках, у одного из них был бинокль, тут же была оставлена их шлюпка. Андрей отослал их в избу к старшему.

Расстелив на столе подробную морскую карту, они выспрашивали у Ивана Михайловича особенности подхода к этим берегам: карта эта еще не отредактирована, и вот затем они и разъезжают здесь, чтобы многое уточнить. Это они встретились нам на том островке.

Выяснив все, что им было нужно, и отказавшись остаться на уху, они уехали.