Одинокое письмо - [14]

Мужики уехали.

Нюрка села на бревна и стала думать, что время собираться на Канин, как придет последний пароход и повезет пушемских к промыслу. Ночью он станет у Калакши. Калакшские приплывут нескоро. Наконец придет их мотодора. Нюрка будет стоять у борта, всем мешать, глядеть, как штормтрап спускают, а там Николай внизу что-то кричит, а знает, что на него смотрит, потом поднимется последний...

В прошлый год, когда «Буковина» пришла, думали, и не выбраться. Пал шторм, выходить на колхозной мотодоре боялись, да все обошлось.

Калаши тогда пришли все пьяные, пили и потом.

Сидели тогда в каюте, окнами на палубу, пиво пили, угощали кулебаками с семгой двух геологов.

Один геолог все глядел на Нюрку, потом сел к ней, позвал к себе в каюту. Тогда Николай подошел к тому парню, вызвал его в коридор, потом вернулся, а ребята все ушли куда-то. Осталась Нюрка с ним тогда, а про того солдата с Золотца ничего не сказала, да и он не спрашивал.

1966

Егорка

Егорка проснулся, прислушался.

Внизу топотали овцы, вздыхала корова.

В темноте что-то нависало. Днем он знал, что это отец повесил здесь порванную сеть, а ночью все представлялось по-другому. И зачем он попросился вчера спать на повети!

Что-то темное выдвинулось из угла, блеснуло и застыло, слилось со стеной.

Егорка сел, не моргая, ждал. Потом засомневался: почудилось! И только собрался снова закутаться в оленью шкуру, как оно прыгнуло.

Егорка засмеялся: он успел разглядеть кошку.

Он закопошился на сене, укутался, довольно засопел: ишь, котанко, трясоглазый! Заснул и не слыхал, как в сенях лаяла Шейка, и потому не думал, на кого бы ей лаять ночью, когда живут они так далеко в лесу, что до деревни нужно плыть три дня и три ночи на лодке и за сто километров вокруг нет людей, а только лес шумит, а если поплыть по реке, то будет все лес, а потом он поредеет и начнется тундра, а потом там, где река впадает в море, стоит большая деревня.

В четвертом часу, когда сквозь щели проглянуло серое, Егорка проснулся, вылез из своих теплых шкур и побежал вниз.

Печь уже топилась, самовар стоял на столе, мать разливала только что подоенное молоко по банкам. Она торопила с едой. Им нужно было ехать на покос.

Егорка с матерью носили в лодку вилы, грабли, корзину с едой, весла, черпаки. На брезенте, оставленном в лодке, не таял иней. Егор взял рулевое весло, мать оттолкнула лодку, прошлепав резиновыми сапогами, села в корму.

Было как водится перед рассветом: по воде стлался туман, деревья не шевелились.

Потом взошло солнце, оно то оказывалось впереди за поворотом, то сзади, то где-то сбоку, за елями. Егор уже знал, почему так получается, речка у них извилистая, вся носами, как-то гребли с отцом на таком носу, с двух сторон речка, а с третьей лес. Сестра его сказала как-то, что по географии это называется полуостров.

Небо затянуло. Три утки все время уходили от лодки, взлетали перед носом, смешно прыгали по воде, переваливаясь крыльями, но не улетали в лес. За новым поворотом они снова вскрикивали, уходили вперед.

Ух, ружья нет, — подумал Егор, но вспомнил, как мать говорила, что отец приедет скоро, только управится его бригада с сеном.

Показалась поляна.

Его сестра уезжала. Он оставался на долгую зиму.

Когда темнеет, когда лес подступает уже с трех часов дня, когда отец уходит в тайгу за куницей и они остаются одни с матерью, они вносят в комнату лампу и тотчас задергивают занавески, чтоб не отражалась в темных стеклах их комната, чтоб не видно было из лесу их яркого света и того, как они тут ходят, сидят за столом, пьют чай, разговаривают.

И кому заглядывать в эти окна, если за сотни километров вокруг нет человека, да и трудно представить себе человека в такую пору где-то в студеных лесах.

К Новому году прилетят оленьи нарты, выйдут оттуда неповоротливые ненцы, откинут кухлянки на малицах, сядут чай пить.

По ночам будет лаять Шейка, просыпаться Егор, задумываться: кто-то ходит вокруг дома, снегом поскрипывает? А как посереет в окне, выскочит на крыльцо, да на следы.

Вот заяц скакал: две лапки и сзади ямка, опять две и одна, а вот лиса стежку прошила, бежит ровно, как по ниточке.

— А волков сей год не было еще, — соображает Егорка, — ушли от нас волки.

Говорил ему отец, что если все время плыть по речке, то приплывешь к морю, а у моря деревня стоит, и живет там много рыбаков. Снарядят они карбаса и выйдут в море невода на семгу ставить.

1966

Рождественский рассказ

Тут-то я ее и встретила. Уж тут увидеть ее я не ожидала, не то что она не могла здесь пройти, почему бы ей и не пройтись по Невскому после работы, направляясь в книжный магазин.

В этот час здесь царили зрелые красивые женщины в добротных шубках и меховых шапках. Да и я не без дела брела по Невскому: надо было купить всего к елке, свечек, какую-нибудь маску...

Елку я притащила еще вчера. На мою долю всегда выпадают ущербные елки. Моя была непомерно длинна, с обломанными по краям ветками, пока я шла с ней, все переглядывались, потом я выставила ее на балкон, и она раскачивалась там на ветру и шевелила своими тремя ветками, как будто у себя на моховом болоте. Ветра у нас на восьмом этаже хватает, часто шумит, когда осенью началось наводнение, то пустые бутылки на балконе перекатывались, как тюки по палубе, а когда ветер стих, они так и остались повернутые горлышками в одну сторону — хоть направление ветра по ним определяй; ну и гремело тогда всеми переплетами, ну и налетало! чего бы стоило оторвать какой-нибудь блок от дома, как раз по шву все потрескалось.