Одинокий друг одиноких - [5]
На улице возле метро увидал свою книгу — она свистнула мне скверненькой, дико родной обложкой — фюи-ить! — это я! — и после краткого столбняка оказалась находящейся в руках незнакомого рослого молодого мужчины, лицо которого я тут же навек запомнил.
Кого-то, наверное, дожидается. Стоит и читает. Боже мой, он читает меня — вдруг дошло, сердце ухнуло… Он меня читает, и я это вижу.
А он не знает, что это я…
Да, кажется, это и была первая встреча — вот так, живьем — со своим читателем.
Я еще не знал, что вероятность такой встречи достаточно велика. Впившись в него взглядом, едва сдерживая дыхание, с громким пульсом в висках… Через плечо подсматриваю, на какой строке…
Нисколько не замечая меня, читает.
Завороженно читает… Лицо меняется…
Улыбается, Бог ты мой, улыбается, шевелит губами… Посерьезнел, кивнул странице как доброму собеседнику… Еще улыбнулся..
— Извините меня, пожалуйста, за неуместное любопытство. Что-то интересное, да?..
— А?..
Словно очнувшись, человек оборотился ко мне, закрыл книгу, страницу заложив большим пальцем, — и вмиг мне стало не по себе, как на краю обрыва.
Передо мной стоял незнакомец с мягко-строгим смуглым лицом хорошо воспитанного офицера, курсанта или выпускника академии.
Я вломился в его личное пространство без спросу. Я ни к нему, ни к читаемой им книге ни какого отношения не имею. Я просто стою здесь, ни жив ни мертв, и пристаю к человеку с какой-то непонятной корыстью.
— Простите, помешал… Я просто хотел… Насчет автора спросить хотел… Я его тоже искал, вы извините меня, пожалуйста… Хотел только…
Всего лишь спросить..
— Что вас интересует?
Тон отстраняющий, взгляд нейтрально-благожелательный. Книгу держит как коробку конфет. Смуглые пальцы с аккуратными ногтевыми лунками прикрывают мою обложечную физиономию. Ни намека на узнавание.
— Стоит ли… Читать это… Что за автор?..
— Психиатр Леви (как и каждый второй, с неправильным ударением на первом слоге…)
Рекомендую прочесть. Пишет живо.
Странное; очень странное ощущение исчезновения времени, исчезновения себя…
Словно уже из потустороннего мира, где ты и предельно одинок, и вместе с тем вхож во все, и всему причастен…
— Как, как сказали?.. Живо?..
— Живо. О человеке пишет. Все понятно почти. Настроение поднимается.
— Как, как вы сказали?.. Понятно?.. Почти все?!.. Улучшается, да?!.. Спасибо большое!..
— Не за что…
Человек посмотрел на меня с виноватой и чуть брезгливой полуулыбкой, как смотрят на приставучих пьяненьких. Открыл снова книгу.
Я ощущал себя счастливейшим из идиотов.
…Попозже вспомнилось из Олеши: да здравствует мир без меня! — итоговая здравица его приобщения к жизни.
Одиночество и детство
Я хочу, Друг мой, чтобы каждая моя строчка сообщала тебе, что мы вместе приобщаемся к жизни… И вот напомню: то, что есть ты, пришло из Океана Времен и было Другим Существом — единым в несметном множестве.
Каждый из предков в себе нес тебя. А незадолго перед зачатием то, что должно было стать тобой, точнее, твоим организмом, домом твоей души, — было двумя клетками, жившими в разных людях. Двумя раздельными половинками, которые могли и не встретиться.
Мне всегда казалось ужасной ошибкой, что я не знаю всей своей жизни-до-себя и после-себя, что разобщен с Собой Целым — и разобщенность эта, чуется мне, и есть мое самое большое, самое главное одиночество.
Оглядываясь на освещенные тусклым светом отрывочных сведений ближайшие из родовых коридоров, ко мне идущих, замечаю (или выискиваю?.. притягиваю?..) знаки некоей неслучайности, намеки судьбы.
Вот предок по прозванью Клячко. (Мальчику из «Нестандартного ребенка», во многом похожему на меня, я недаром дал эту фамилию.)
Пришлый поляк, принявший иудаизм. Все российские и украинские Клячко и Кличко (и братья-боксеры) — его потомки.
Согласно историческим хроникам, был приближенным Ивана Грозного и по его приказу казнен в Москве на Лобном месте. Голову отрубили за то, что будто бы соблазнил одну из царских жен. Так ли было взаправду, Бог ведает, но всякий раз, как бываю на Красной площади, возле Лобного места начинает ныть шея, слегка уплывает сознание..
