Одинокие велосипедисты - [5]

«Как печать поставил на протоколе» — подумал Томо, лежа на полу и держась за лицо руками.

Потом он узнал, что проходит по делу как свидетель.

Выйдя на свободу, граф Томо еще долгое время обходил стороной участок и старался всячески избегать обладателей голубых плащей, попадавшихся на улицах.

Из ТИБО его на всякий случай исключили. Граф Томо взял свои вещи из общежития, нашел работу и снял комнату на окраине.

2. СНЫ И РАЗГОВОРЫ

«Не-е-екуда деваться

Нам достались

только сны-ы-ы

и разговоры…»

Янка Дягилева

— в е т р е в о, в е т р е в о — в е т р е в о, в е т р е в о — в е т р е в о, в е т р е в о

Розовый айсберг арбуза блестяще высился за стеклом витрины. На его вершине, сложенной из пирамидальных кусков мякоти, спала оса, незаметная среди плоских темных косточек. Граф Томо с горечью глядел на табличку, вывешенную за запертыми дверями. На табличке, сделанной из оберточной бумаги, значилось:

ЗАКРЫТО

НА ПЕРЕОЦЕНКУ ЦЕННОСТЕЙ

Известно, что означают подобные заявления. Никакой переоценки ценностей, разумеется, не происходило. Просто ни графу Томо, ни остальным работникам магазина в ближайшие месяцы работы здесь не дадут, платить тем более не станут, и чем раньше они задумаются о своем трудоустройстве, тем лучше.

Излить душу ох как хотелось. А кому? Граф Томо решил прибегнуть к следующему: пройти на улицу Ховенбета, в дом номер двадцать два, к дону Салеволу, и поплакаться ему, как лучшему другу.

Дон Салевол работал на одну фирму, экспортирующую в Тахраб цыплят. Он сидел за рулем автофургона и перевозил этот нежный груз. Для шофера-дальнобойщика дон Салевол был слишком чувствительным.

— Хоть бы он не был в рейсе, — взмолился граф Томо, поднимаясь по лестнице и представляя себе, какое у дона Салевола иконописное лицо — длинное, сужающееся книзу, как рюмка, с тонким длинным носом, пронзительно спокойными и устало темнеющими глазками. Волосы окружали лицо дона Салевола черным продолговатым нимбом. Стесняясь своего роста и худобы, дон Салевол сутулился, поэтому нос его казался длиннее и крючковатее, чем в действительности.

Открыв Томо дверь, дон Салевол беззвучно прошел в комнату, упал в кресло и воззрился. Граф Томо был слегка удивлен. Он пробрался к дивану. Когда дон Салевол воззрялся, следовало ждать монолога. Граф Томо вздохнул и приготовился быть жилеткой.

Несколько секунд молчания — и пошло поехало. Для начала дон Салевол прочитал стихи древнего поэта — оду «Лохань», которую великий Акян Реван создавал, мучаясь от синдрома абстиненции в захолустной грязелечебнице:

«Сквозь горячие пальцы видна

другая рука,

мокрая, шевелящая камни в воде,

тихо передвигающая

их

по гулкому железному дну.

Водоросли высыхают,

лишаясь — ласковой — руки.

Витязь грезит — о кусочке железа,

чтобы его положить на язык.

Но во рту — скрипит — песок,

раздирая и без того — продырявленное — небо.

Кто-хотел-меня-остановить? —

думал рыцарь, пристально глядя на витязя

и вспоминая внезапно лопнувшие вены.

Кто-смотрел-на-меня,

когда-я-упал-на-песок, — думал витязь,

вспоминая вкус наживки.

Рыцарь следил за ним с голого бархана,

он сидел на верблюде,

и они вместе — отбрасывали — на песок

длинную острую тень,

подползающую к ногам витязя.

Солнце склонялось к песку.

Витязь не мог долго смотреть

на свет.

Он повернулся и остался на месте,

слушая, как капает

в лоханку

вода с тонкой руки.

С меча, на который налипли пальцы водорослей.

С камней, упавших в небо.

Они смеялись, ловя солнце глазами…»

После этой строчки дон Салевол злобно хмыкнул и стал жаловаться, перечисляя все свои неудачи. От разочарований, которые он испытал в результате общения с дамами, дон Салевол перешел на более отвлеченные предметы:

— Тропы, тропинки, шоссе, железные дороги, заасфальтированные, проселочные, булыжные, параллельные, скрученные, разрисованные разноцветными мелками… Пыльные, расчерченные белой или желтой полосой, — говорил он. — С дорожными знаками, перекрестками, светофорами, постовыми… Узкие — зажатые между старинными боками домов, и широкие, яркие, опасные, со столиками кафе на тротуарах… А мы петляем, стараясь следовать всем знакам и указателям, вписаться в поворот и не нарушить правила. Мы — одинокие велосипедисты. Крутим педали, вцепившись судорожно в руль, боимся налететь друг на рдуга. Поэтому осторожно объезжаем встречных велосипедистов, предупреждаем их звонком. Крутим педали, быстрее. На спуске — радуемся передышке и не тормозим, привстаем на замерших педалях. Велосипед разгоняется, иногда падает. Но это все равно. По своей воле никто не останавливается. Звонки — крики о помощи. Думаем, что упадем, если остановимся. Не умеем останавливаться. Поэтому грузовики нас давят. Поэтому мы одинокие велосипедисты, — дон Салевол вздохнул раз, другой, закрыл глаза.

— А я вот никогда не ездил на велосипеде, — тихо произнес граф Томо.

Дон Салевол открыл глаза, изящно нахмурился, сказал:

— Ш-ш-ш!

Томо понял, что дон Салевол сказал еще не все. Действительно, вслед за шипеньем прозвучала фраза:

— А еще есть лестницы. На них велосипедисты сворачивают себе шею… Если их не давят грузовики.

После этого дон Салевол вновь плавно перешел к теме Дам.