Одинокие велосипедисты - [3]

Дорога оказалась долгой, но граф Томо не заснул. Он потихоньку съел все, что было у него в коробке. Теперь там лежала скорлупа от трех яиц, огрызки пяти яблок и одной груши, куриные косточки и хлебные крошки. Посмотрев на все эти остатки, граф Томо покачал головой, молча критикуя самого себя, вытащил завернутые в фольгу паспорт и графское свидетельство о рождении, отложил на сиденье рядом с собой. Потом расстелил на коленях платок и вытряхнул в него мусор из коробки, завязал и загнал ногой под сиденье.

Документы он положил в карман и в который раз пощупал то место в подкладке, куда были зашиты две золотые монеты по тридцать семь тахриков (на крайний случай). Подумав немного, он опустил на пол и пустую коробку.

Курицы зашумели, захлопали крыльями. Вездеход дернулся и замер. Мотор продолжал рычать.

— Вот твой город, вылезай, — услышал Томо голос хозяина вездехода. — Мне еще на тахраможню, бумаги получать.

Граф Томо спрыгнул с подножки вездехода и, накинув рюкзачок на плечо, огляделся. Машина тут же рванула с места, переваливаясь на огромных колесах.

Томо впервые был в городе. Он шагал по мокрой от недавнего городского дождя мостовой, удивляясь неживой тишине пустынного утреннего города. Дома вокруг не выпустили еще людей из своего чрева.

По серому воздуху скользнула золотая тень рассветного солнца.

— «Улица Ховенбета», — вслух прочитал граф Томо, и, будто разбуженная его голосом, высунула морду с балкона и залаяла собака. Тут же возник шелестяще-зудящий звук, и из-за угла дома медленно показался автомобиль.

— Такси-и-и! Такси-и-и! — заунывно выкрикивал водитель в окошко машины, равномерно ударяя молоточком в подвешенный снаружи гонг. Граф Томо растерялся и, когда сообразил, что расспросить дорогу можно у таксиста, тот уже был далеко.

Заунывные крики послышались и с соседней улицы. Граф Томо побежал на человеческий голос. У одного подъезда притормозил грузовик, покрытий маскировочной сетью с листиками, из дома выскочила беременная женщина в зеленом халате с бордовыми цветами и залезла в кузов. Машина поползла дальше. Рядом шел человек в белом комбинезоне с черными нашивками и кричал:

— Скорая по-о-омощь! Скорая по-о-омощь! А вот кому-у-у-у скорая по-о-омощь!

Навстречу им двигалась точно такая же машина. Граф Томо не успел добраться до людей — экипажи двух «скорых», включая водителей, зазывал и других помощников непонятной профессии, вступили в словесный бой. Автомобили застыли на месте. Вот что звучало:

— Я тебе говорил, это мой участок?

— Речь шла не об улице Марежана…

— А о чем же тогда? Нет, скажи, говорил я или нет?

— Ну…

— Не твой это участок, и точка!

— Да как…

— Все ясно, на двадцать шагов от перекрестка…

— Управа на всех найдется…

— Есть же закон!..

— В лицо смеется… Вот нахал!

— Уговор есть уговор!

— Сейчас дам тебе в морду!

Последняя реплика прозвучала обиженно и трусовато. Граф Томо, стоя в нескольких шагах от спорящих, понял, что драки, вероятно, не будет. Если он, конечно, не вмешается. Соваться сюда с расспросами Томо показалось нескромным. Он повернулся и поплелся по неуютному асфальту туда, куда вела его бессмыслица улиц.

Спустя немало потерянного времени граф Томо, едва не плача, затравленно вглядывался в лица появившихся, наконец, вместе с собаками и кошками, прохожих.

— Вы не подскажете, как пройти… — с заученной вежливостью метнулся он к одному из горожан. И в который раз услышал:

— Не знаем, не здешние…

Граф Томо был поражен, уничтожен и обескуражен. Он никак не мог понять особенности Тахраба: нездешними оказались все, кого он успел расспросить… На глаза графу Томо попалась витрина кондитерской — она располагалась на противоположной стороне улицы. Граф отчаянно размышлял.

— Кому-у-у-у пожары туши-и-и-ить! Пожа-а-а-арная кома-а-анда! Кому-у-у-у пожары туши-и-и-ить! — раздалось где-то невдалеке.

Не обращая внимания на толкающих его прохожих, Томо пристально глядел на украшенную птичьим чучелом витрину. Раз все люди на улицах не отсюда, то продавец в лавке наверняка окажется местным жителем.

— Спрошу, сколько стоит булочка с изюмом, — сам себе сказал граф Томо. — Куплю, съем и как бы между прочим поинтересуюсь, где тут улица Габенжана.

И граф стремительно шагнул с тротуара на мостовую. Внезапно под ужасающий вой сирен из-за угла с визгом вырвались несколько автомобилей. Перед глазами Томо мелькнуло огромное, жаркое, сверкающее, алое. Он отшатнулся и обо что-то больно ударился щекой. Открыв глаза, граф увидел это «что-то» — он лежал на мостовой, и тела своего не чувствовал.

— Не в первый раз человека сбивает похоронная процессия, — услышал Томо чей-то нудный голос рядом. — Надо поставить вопрос перед Тахрабенатом. Чтобы приняли закон.

— Да-да, — поддержал его женский голосочек, — эти гонки пора запретить!

— Обычаи надо уважать, — возразил кто-то.

— Какие же это обычаи, если людей давят? — взвизгнула старушка.

Больше граф Томо ничего не слышал. Его кто-то обнял. Сквозь пульсирующие вспышки и золотистый орнамент бреда Томо успел сообразить, что его подняли и несут.

— Спасибо, спасибо… — пытался он пробормотать, не разрешая себе окончательно потерять сознание и хватаясь за просыпающуюся боль как за ветки, протянутые утопающему в болоте. — Спасибо вам, — говорил он. — Где рюкзак? Спасибо, спасибо, спасибо… Лупа…