Одиночество вдвоем - [6]

— Этим, кстати, я укрепляю твою власть.

— Боюсь, что подрываешь.

Тутанхамон безнадежно развел руками. Никто не желает считаться с его дальним прицелом в политике.

— Никто меня не понимает. Никто. Вот что меня печалит.

Тутмос подошел к Тутанхамону, поклонился.

— Мой фараон, царица Нефертити отказывается от обеда.

Нефертити раздраженно дернулась.

— Овощной суп успел надоесть уже в дороге, — зло бросила она.

Эйе воздел руки к небу, обращаясь только к нему.

— Могущественный Египет начал разлагаться. Я тоже отказываюсь от обеда.

Двенадцать рабов, тяжело дыша, приволокли огромный золоченый стол с резными рожками. Четверо внесли во двор массивный золотой трон, предназначенный фараону Египта. Вскоре подошли и слуги с яствами на подносах.

— Дорогие гости, — обратился хозяин Куша, — не будем ссориться. Перекусим и посветлеем в мыслях. Уважаемый Эйе, садись здесь, рядом со мной. Дорогой Небхепрура, сюда, во главу стола, так, так. — Улучив момент, он прошептал Эйе:

— Потом поговорим.

Тутанхамон, едва усевшись, принялся за еду.

— Жареные ребра — моя слабость. Рекомендую всем.

Нефертити недовольно фыркнула, однако уселась.

— Простые египтяне скоро ожиреют, а мы превратимся в свору облезлых собак.

Тутмос услужливо протянул ей горячие лепешки и, когда Нефертити протянула руку, он легонько прижал ее палец.

— До конца своей жизни буду служить тебе с собачьей преданностью. Верь мне, — страстно прошептал он.

— Не все собаки преданны, однако, — вполголоса заметила она.

— Ты не просто царица. Ты царица моей души, моей жизни. Ты гимн любви. Я всю жизнь любил тебя. Потому и не женился. Попрошу Небхепруру… Хочу официально…

Царица покачала головой.

— Не надо. Повремени немного. Построим дом, а там будет видно.

— Объедение, — причмокнул Тутанхамон, заканчивая трапезу.

Кушский царь тоже одобрительно закивал.

— По чести говоря, не ожидал. Вкусно…

— Вкусно, — передразнил его Эйе. — Каждый день даже жена надоедает.

Общий смех действительно развеселил. Заулыбались даже телохранители фараона, обычно суровые.

— Ловелас ты старый, Эйе, — пошутил Тутанхамон.

— Я еще не старый, — встрепенулся тот.

— Ему только подай, — подлил масла в огонь кушский царь, — тут же сцапает. Орел.

— Да? — изумился Тутанхамон. — Я и не подозревал о его таких способностях.

— Как же, как же… По-моему в Египте не осталось ни одной рабыни…

— Как тошно, — презрительно сморщившись, прервала царица. — Перестаньте, ради Амона.

Кушский царь придвинулся к Тутанхамону и продолжил тише.

— Дни и ночи мечтает об очередной жертве.

— Так вот почему я его редко вижу на приемах!

— Понаблюдай-ка за ним. Приглянулась ему, кажется, твоя теща. Волком на нее смотрит, глаз не спускает.

Тутанхамон резко отодвинул тарелку и уставился на хозяина города.

— Ты шутишь, царь.

Желая сгладить недавнюю ссору, царь Куша во что бы то ни стало стремился завоевать доверие молодого фараона.

— Я его знаю, — продолжал он шептать, — будь уверен в правоте моих догадок. Не пропустит ни одной красивой женщины. А теща у тебя, я бы сказал, первая красавица в Египте.

Тутанхамон сидел пораженный. Эйе, тот самый Эйе, который вместе с женой ухаживал за Нефертити в ее детские годы и который почти что приходится царице отцом по возрасту…

— Да я ему глаза выколю, лишу мужского достоинства, — мрачно процедил он сквозь зубы.

— Царица, покончив с едой, довольная, откинулась назад. Настроение заметно приподнялось. Она уже не жалела о приезде в Куш, где встретила все-таки Тутмоса, рассеявшего ее подозрения.

— Ну, как обед, уважаемый Эйе? — весело спросила она.

— В обществе царицы Нефертити не может быть невкусных блюд.

Кушский царь довольно усмехнулся.

— Вот, пожалуйста, крючок закинут.

— Но ведь рыба царская, — не верил все еще Тутанхамон.

— Именно оттого еще вкуснее и желанней.

Тутанхамон встал.

— Я прогуляюсь, — ни на кого не глядя, бросил он и заторопился к выходу. Телохранители поспешили за ним.

Кушский царь придвинулся к Эйе.

— Так дальше нельзя. Надо что-то придумать, — вполголоса предложил он. — Он опозорит нас на весь мир.

Эйе сделал ему знак — тише, дескать, услышат. Убедившись, что их не подслушивают, пожаловался тоже.

— Мне порою кажется — я схожу с ума. Молокосос проклятый. Унижает меня везде и всюду. А Аменхотеп IV и Сменхкар, если ты помнишь, очень уважали меня.

— Помню. Поговори с его женой.

Эйе раздраженно повел плечами.

— Она его безумно любит, но вмешиваться в государственные дела не станет. Больше чем уверен, царь.

— А как в Фивах отнеслись к новому указу Небхепруры?

Эйе горько вздохнул, развел руками. Вопрос задел его больное место. Богатые храмами Фивы приносили баснословные прибыли фиванским жрецам, во главе которых находился сам Эйе. Регистрация этих прибылей, поступающих большей частью в государственную казну, производилась им самим. Лишь четвертая часть этих доходов выделялась на благоустройство города, который, конечно же, не благоустраивался в силу личных интересов верховного жреца.

— Жертвоприношений становится все меньше и меньше. Храмы почти обезлюдели. Местное жречество в крайнем негодовании.

— Надо предусмотреть крайнее, — прошептал хозяин Куша.

Тутмос наклонился к нежному ушку Нефертити.