Одиночество шамана - [90]

Каким образом кандидат в шаманы становился им на самом деле, – всегда особенная история. Но существует один странный феномен, связанный со смертью шамана, и он уже не индивидуальный – общий.

Похоронив шамана, стойбище испытывает уныние. Всё людям не в радость, ничто не любо и не мило. Некоторых из сородичей почившего избранника духов охватывает панический страх. Им кажется: полчища злых духов окружают стойбище, грозят из-за каждого дерева, прокрадываются ночами в жилища и мучают маленьких детей – те кричат, покрываются красными пятнами, тяжело дышат. Взрослые становятся всё более задумчивыми и рассеянными, ничто их не интересует – полная апатия, ни на охоту, ни на рыбалку они не ходят, почти ничего не едят, много спят, а во сне бредят и мечутся, будто от кого-то отбиваются. Иные, не размыкая глаз, встают с постели и с диким криком устремляются в тайгу, оттуда они не возвращаются несколько дней: бродят по урочищам, не подпускают к себе людей, прячутся на высоких деревьях или скрываются в пещерах. Оставшиеся в стойбище чувствуют себя не лучше: на многих нападают истерические припадки, они корчатся в судорогах, боятся света, не узнают своих близких.

– Духи мстят, – шепчутся старухи. – Обрадовались, что теперь люди беззащитные. Только сильный шаман их усмирит.

И новый шаман вскоре объявляется. Каким-то одному ему известным способом он определяет, какие сеоны бродят вокруг его стойбища, одних он вселяет в себя, другим готовит деревянные фигурки-сэвены, куда и загоняет зловредных духов. Чтобы они присмирели, шаман кормит их и доставляет всё, в чем они нуждаются. Бывшие беспризорники довольно быстро привыкают к нему и начинают ему служить. А больные люди идут на поправку, от депрессии и хандры не остаётся и следа.

Один из дореволюционных исследователей шаманизма, С. М. Широкогоров, был убеждён: «Шаманство у тунгусов коррелятивно связано с психическими заболеваниями. Быть может, основною причиною своего существования оно имеет стремление народности освободить себя от распространения вредных, с биологической точки зрения, психических и нервных заболеваний, т. е. шаманство в качестве предохранителя является способом самозащиты и проявлением биологических функций рода».

Андрей об этом не знал, а его аоми предпочитала ничего такого не рассказывать. Ей нравилось молодое, здоровое тело, в котором она чувствовала себя уютно и беззаботно. О пропитании тоже заботиться не приходилось: кондитер всегда при еде, а ей всего-то и надо, чтобы запахи были поаппетитнее и погуще. Спокойный характер Андрея тоже вполне подходил аоми, за долгую жизнь уставшей от своих прежних вспыльчивых и нервных избранников.

Аоми Ниохта не спешила побыстрее сделать Андрея настоящим шаманом. Без желания самого человека ни один, даже самый могущественный дух Харги, не сумеет посвятить его в тайная тайных и открыть мир таким как он есть – неожиданный и прекрасный, ужасный и полный чудес. Не каждый, пусть и трижды храбрец, готов к стремительным изменениям, не каждый откажется от стандартных представлений, и порой даже собственные привычки, милые и забавные, оказываются теми веригами, которые не дают птице Коори вознести человека в блистающий и вечный мир. Иногда легче биться одному против пятерых, чем принять сердцем простые и ясные истины, стать терпимее, добрее и отказаться от своей прежней жизни. Она, конечно, чаще всего была не такая уж и плохая, эта жизнь, но однообразная, обыкновенная, без ярких взлётов и сокрушительных падений – человеку довольно и того, что есть, а с неба звёзды пусть хватают романтики и мечтатели. Но отчего же, отчего же нападает иногда проклятая бессонница, и причин для неё, вроде, нет, а мучает, сжимает сердце холодной лапкой, тормошит и не даёт спокойно спать? И почему, внезапно просыпаясь в серый предутренний час, вперяешь взор в потолок и, не видя его, с отвращением думаешь о том, как заурядно и скучно живёшь: утром – быстро-быстро чистишь зубы, бреешься, наспех готовишь кофе и глотаешь обрыдшие сосиски, потом – скачками к автобусной остановке, давка-тряска, что-то вроде группового транспортного секса, когда в твою спину упирается чья-то грудь четвертого размера, а между ног ощущаешь то ли чью-то трость, то ли – грешно подумать, что; затем – привычная работа, перекуры-пересуды, лёгкий флирт от нечего делать, но не больше, потому что ты умный и знаешь: не е… сь там, где живёшь, и не живи там, где е… ся – себе дороже все эти служебные романы обходятся; а вечером – ужин, который вообще-то готовить неохота, потому кусочничаешь, диван, телевизор, немногословный разговор с женой (если она есть), душ, быстрый секс, потому как не до нежностей и всякого такого, ведь завтра утром, о боже, вставать так рано, и снова всё по кругу.

Но попробуй, однако, вырвать человека из этого привычного круга! Ещё недавно стенающий и скорбящий, желающий хоть каких-то перемен, он мёртвой хваткой цепляется в то, к чему привык, и не отдерешь его побелевших от напряжения рук.

Андрей, однако, не цеплялся за привычное. Ему было интересно всё новое, и он без сожаления расставался как со старыми вещами, так и с людьми, которые становились ему не то, чтобы скучны – вдруг оказывались чужими, не своими. Как, например, Макс. А ведь, кажется, были не разлей-вода… Но Макс – не свой. Свой – такой человек, которого, как увидишь, так сразу и почувствуешь: этот тот, с которым легко и просто, потому что вы оба настроены как бы на одну волну, и даже смеётесь и смущаетесь одинаково, что, однако, не мешает думать и поступать совершенно по-разному, но всегда по справедливости и ради добра. Свой – тот, кто честен и прямодушен, и никогда не заносится, и даже зная твои не самые лучшие черты характера, великодушно мирится с ними: он не хочет никого переделывать, тем более тебя, потому что принимает тебя таким, как ты есть. И он просто не научен творить гадости, как, впрочем, и ты сам в этом деле не мастак.