Одиночество шамана - [148]

– Лично я и знать не хочу, – Эдуард Игоревич, хоть и делал вид, что карта абсолютно его не интересует, тем не менее скосил на неё глаза. – Всё это ваши фантазии!

– Чего? – изумился Сергей Васильевич. – Да знаете ли вы…

И он принялся с жаром вспоминать рассказы тех людей, которые проваливались в разломы и попадали в весьма странный тоннель, тьма которого была наполнена какими-то шорохами, что-то в ней двигалось, мерцали диковинные точки, и казалось: кто-то внимательно изучает чужака. Холодное кольцо страха сжимало горло, всё тело цепенело, а обостренный слух улавливал чьё-то тяжёлое дыхание.

Может, этот тоннель и есть то самое буни, о котором повествуют старинные легенды? Ведь в него попадают не тела людей, а их души, которые не что иное, как те самые светящиеся точки. Правда, Сергей Васильевич справедливости ради вспомнил, что, согласно мифам нанайцев, души продолжают вести в Нижнем мире тот же образ жизни, что и на Земле. В том мире слабее светит солнце, не так много пищи и она безвкусная. Что интересно, большинство малых народов Сибири верили, что солнце подземного мира – лишь половина настоящего светила, а еду душам заменяют гнилушки и всякая нечисть. Никак, однако, не похоже на загадочный тоннель под городом. Во всяком случае, ещё никто не встречал в нём души умерших и не видел светила.

Правда, в мифах, кроме буни, упоминалось о каких-то более нижних подземных мирах, но что это были за сферы – не совсем ясно, утверждалось лишь: шаманы сбрасывали туда злых сеонов, убитых в жестоких единоборствах. Духи невидимы и бесплотны, однако двигаются, дышат, могут напустить на человека страх или, наоборот, вызвать беспричинную радость. Взблаговал – так обычно говорят о том, кто вдруг ни с того, ни с сего начинает хихикать, гримасничать, радоваться неизвестно чему. А всё потому, что дух пощекотал его, дунул в ухо или окутал веселым мороком.

– Сказки! Ах, боже мой, какие сказки! – покачал головой Эдуард Игоревич. – И вы хотите, чтобы я в них поверил?

– Не призываю вас верить, – Сергей Васильевич устало присел на стул и, сделав брови домиком, опечаленно вздохнул. – Всего-то и прошу: проверить! Без вашей поддержки не обойтись…

– А музею-то какой интерес? – Эдуард Игоревич тоже вздохнул. – И вообще, у меня сейчас работы много: новую экспозицию по шаманизму создаем. Голова кругом идёт!

– Не забывайте, что до того, как русские первопроходцы основали город Ха, тут было большое стойбище, – оживился Сергей Васильевич. – Ведь я об этом вам рассказывал, помните? Так вот, о подземелье шаманам, конечно, было известно. И кто знает, вдруг они там что-нибудь хранили? Никто по-настоящему не исследовал эти тайные ходы…

– Считаете, там можно найти что-то интересное?

– Просто уверен в этом!

Эдуард Игоревич давно записал Уфименко в городские сумасшедшие. В этом списке значились люди, которые всех удивляли не то чтобы оригинальностью, а, скажем так, – страстной неадекватностью: они носились с невообразимыми идеями по всему Ха как с писаной торбой, что-то доказывали, волновались, пробивали, пытались обратить в свою веру любого встречного-поперечного; и чем чаще получали от ворот поворот, тем больше заводились. Некоторые из них со временем даже становились чуть ли не народными героями, и все забывали, что когда-то считали их чуть ли не сумасшедшими.

Эдуард Игоревич вспомнил маленькую тихую старушку в старомодных очочках, дужки которых были перевязаны ниточками, чтобы совсем уж не рассыпались. Мало того, что эта бабулька, некогда служившая в захезанной ветлечебнице чуть ли не санитаркой, выйдя на пенсию, по копейке складывать в кубышку, чтобы съездить по пушкинским местам России, так ещё и агитацию развернула. В Ха напротив педагогического института притулился гипсовый памятник Поэту, до такой степени загаженный голубями, весь в трещинах, скособоченный от времени, что и взглянуть-то на него было страшно. «Как не стыдно! – говорила эта старушка, смирно глядя в глаза какому-нибудь городскому начальнику. – Вы же в школе учили его стихи, любили, наверное. Он наше национальное достояние, а памятник Поэту в таком ужасном состоянии. Я знаю, как его отреставрировать, вот и адреса скульпторов есть. Нужны деньги…»

Её скоро перестали пускать в начальственные кабинеты, так она давай слать письма в редакции газет и журналов. Некоторые издания их публиковали. А время-то было советское, когда на обращения граждан в средства массовой информации было положено реагировать в месячный срок. Чиновники, естественно, отвечали отписками. А старушонка не успокаивалась, снова и снова писала, выступала по радио, и вместо того, чтобы по бульварам с собачкой, как другие нормальные пенсионерки, прогуливаться, ежедневно отправлялась в обход всяких присутственных мест. И ведь до чего додумалась! Нашла ещё пару-тройку таких же упёртых людей, они организовали какой-то общественный комитет по спасению памятника, зарегистрировали его и объявили сбор денег: выпустили подписные листы, установили урны, куда сердобольные люди кидали смятые рублишки да мелочь; мало того, с этими подписными листами бабуська не постеснялась пройтись по тем чиновникам, которых от одного её вида уже трясло.