Одиночество шамана - [108]

– Ну вот, ты и пришёл, – сказала она. И засмеялась. Добрые морщинки веером разбежались вокруг уголков её темных глаз.

15

Андрей давно понял: сон или видение может длиться всего ничего, но в него порой вмещается так много событий, что кажется, будто проходит несколько часов. Время каким-то непостижимым образом растягивается, как удлиняется, допустим, жевательная резинка, если её потянуть, а отпустишь – она спружинится и, перекатывая её языком, вообще скатаешь в шарик, а скатав, можешь расправить и надуть пузырём: опять-таки, она поменяет форму. Наверное, время тоже обладает удивительным свойством растягиваться, скатываться, оплывать как горящая свеча, струиться, превращаться в воздушный шарик – а что, если его надувать и надувать? Лопнет он? Или станет большим-пребольшим и взлетит, увлекая за собой шалуна? А был таким маленьким и смешным, напоминая презерватив…

Подумав об этом, Андрей чертыхнулся. Блин-блин, ё-моё! Ну, почему он такой несерьёзный? Размышлял о времени, можно сказать, о вечном, и вдруг – презерватив на ум пришёл. Свёрнутый колечком. Прозрачный и ребристый. Как змея.

Кстати, почему не пришла в голову аналогия с ней? Всё-таки более философично, что ли. Змея – символ всеведения и вечно обновляющейся жизни. Её яд и убивает, и лечит. Кто там из древних богов ходил с посохом, обвитым змеей? Ах, да! Асклепий, бог врачевания. Он направлял посох на старика – и тот молодел, прикасался к умершему – усопший восставал. Этому искусству Асклепия научила змея. А если с ней подружиться, то она может отрыть человеку язык птиц, зверей и рыб, даст власть над стихиями, владеющими миром.

Змея – кольцо, и змея – спираль. В ней начало и в ней конец, но конец всегда начало, а начало – конец: змея, сбрасывая шкуру, как бы умирает, но на самом деле возрождается. Может, не случайно большие шаманы ходили с палкой, обтянутой змеиной кожей? Таежные женщины, особенно почитаемые нанайцами за то, что они были матерями близнецов, опирались на посох, нижний конец которого вставлялся в особую фигурку кутуэ – она изображала жабу. Сам посох обвивала спираль, символизировавшая змею. Такие таежные женщины обладали даром ясновидения. А шаман своей тростью-булау мог остановить лодку на реке: направит в её сторону палку, украшенную в навершии маси-сэвеном, – и оморочка замрёт: как ни старается рыбак сдвинуть её веслом, ничего у него не получится. Стукнет шаман булау по земле – и откроется ему прошлое, стукнет ещё раз – перенесётся в будущее: у времени нет ни начала, ни конца – его движение подобно пути змеи в песке: такое же непостижимое, оно прихотливо струится, без конца меняет линию движения, и осыпаются песчинки, стирая его следы…

– А сиун – это не змея, – услышал Андрей голос бабушки Чикуэ. – Сиун – солнечный круг. Где сиун, там и мудур – водяной дракон, он в Амуре живёт. Ещё его солнечным змеем называют…

Андрей почувствовал себя неловко. Чикуэ Золонговна что-то старательно рассказывала, а он её не слышал, поглощённый своими размышлениями. Вообще, старуха, конечно, молодчина: уважила всю компанию – привела их к пещере. Путь, кстати, неблизкий, и она порядком устала, хотя вида не подавала. С собой Чикуэ Золонговна несла узел, который никому не доверяла: как ни просил Сергей Васильевич отдать ему поклажу, старуха недовольно хмурилась: «Что, совсем я немощная, что ли? Тряпки там, ничего тяжёлого…» И Андрея от себя тоже отгоняла: не нужно, мол, её позорить, сама не без рук, сила ещё есть, а то посмотрят люди, как её, словно городскую барыню ведут, так и скажут – совсем Чикуэ старая стала. Однако Марго она всё же доверила сумку со съестными припасами.

Перед пещерой Чикуэ развязала узелок, достала из него серое полотнище и расстелила его прямо на траве. На ткани ярко засверкала вышивка: нарядное, как новогодняя ёлка, ветвистое дерево упиралось верхушкой в солнечный круг, вокруг него сияли хосакта – звёзды, меж ними реяли два мудура: похожие, как близнецы, они смотрели друг на друга и, казалось, улыбались. Туловище драконов напоминало змеиное, но чешуя была крупная и блестела золотом, а голову каждого мудура украшали рога.

Параллельно мудурам внизу полотнища расположились два чёрных змея – сахари дябдя с бычьими головами и страшными клыками. Их предок некогда сотворил Дерево зла и всячески мешал людям нормально жить.

– Ему помогала исэлэн – ящерица, – продолжала рассказывать Чикуэ Золонговна. – Ох, страшная она бывает, особенно когда на её спине сидит летучая мышь. Вдвоём они творят недобрые дела. На одежде шамана обязательно вышивали ящерицу – она помогала ему проникнуть в мир духов.

– Но она олицетворяла злые силы! – воскликнул Сергей Васильевич. – И как в таком случае могла оборотиться против своих же?

– Шаман заставляет зло служить себе, – пояснила Чикуэ Золонговна. – Если какой-то сеон не слушается шамана, то исэлэн нападает на духа, грызёт ему ноги, проникает через рот в живот и крутит ему кишки. Но точно так же шаман мог напустить исэлэн на неугодного ему человека. Потому на Амуре шаманов боялись и старались не гневить их…

Старуха замолчала, вглядываясь в звезды, изображённые на полотнище. Андрей заметил, что если их соединить линиями, то получится фигура какой-то крупной птицы. Причем, на её лапах висели то ли ленточки, то ли верёвки.