Одиночество шамана - [107]

– Кыш! – неожиданно сказал он. – Кыш отсюда!

Это прозвучало, конечно, смешно. Но ничего иного ему почему-то не вспомнилось.

Лярва растянула мясистые губы в ухмылке, обнажив при этом желтые клыки. Из её пасти вырывалось смрадное дыхание, от которого Андрея чуть не стошнило. Он заметил, что перепончатые крылья чудища напряженно подрагивают: лярва была готова в любой момент расправить их. Правда, узкий проход помешал бы ей взлететь, но это ровным счётом ничего не значило: окно было достаточно широким, и она свободно пролезла бы в него вслед за Андреем.

Понимая это, он всё-таки решил прыгать. При благополучном исходе вполне можно укрыться в камнях, найти какую-нибудь узкую расщелину и уж, во всяком случае, под рукой окажутся мелкие булыжники: оружие, конечно, дикарское, но способное причинить мерзавке боль.

Шаман у костра, видимо, уловил движение в проёме пещеры и поднял голову. Глаза Андрея и шамана встретились. Их взгляды сцепились, и по отчаянному взгляду Андрея он понял: человеку угрожает опасность.

Шаман вскочил, обернулся к каменной голове и призывно забил в бубен. Но это не произвело на маои никакого впечатления – истукан бесстрастно взирал в небо.

Лярва медлила, остановившись в каких-то метрах пяти от Андрея. Она бесстыдно оглаживала взглядом тело Андрея, вздрагивала от охватывающих её спазмов похоти, постанывала и плавно, как кошка, била хвостом по полу. Жемчужно-серая слюна гроздьями свисала с пасти, шмякалась на каменные плиты и с шипением разъедала их.

Андрей ещё раз глянул вниз, с тоской оценил островерхие камни, но всё-таки решил прыгать: авось, повезёт, и он всё-таки не разобьётся, а если разобьётся, то это лучше, чем погибнуть в лапах мерзкого монстра.

Шаман между тем пустился вкруг почти догоревшего костра, призывно вздымая бубен и не переставая выкрикивать заклинание. Каменный идол шевельнулся, поднял веки и в его глазницах загорелись желтые огоньки. Они казались расплавленными золотыми монетками.

Андрей, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от этих странно осветившихся глаз. Из глазниц маори вылетели голубоватые молнии и устремились к ногам парня. Шаман кричал, бил в бубен, неистово прыгал, падал, катался по плоскому камню.

Молнии, ударив под ноги Андрею, рассыпались яркими звёздочками. Легкий цветной туман укутал его тело, и он почувствовал, что отрывается от проёма, соскальзывает с него и, о, чудо, куда-то летит. Сверкающее пространство окружало его со всех сторон, мимо проносились звёзды, кометы, взрывались фейерверки, что-то блистало и звенело – он ничего не понимал, оглушенный восторгом и счастьем полёта.

Он видел, как лярва, издав оглушительный вопль, кинулась вслед: каждый взмах мощных крыльев сокращал между ними расстояние, нечисть торжествующе гудела и уже нацеливала на Андрея передние лапы. Однако его окружал что-то вроде прозрачного кокона: Андрей чувствовал его вибрацию и даже ощущал легкие прикосновения нежной, но плотной материи. Он не видел её, но почему-то знал: находится под мощной защитой, и ничто не сможет прорвать эту незримую оболочку.

Лярва попыталась ухватить Андрея, но, наткнувшись на невидимую преграду, отскочила от неё, как мячик от стены, и кувыркнулась через голову. В недоумении она потрясла мордой и, разъярённая, снова кинулась в атаку. На этот раз вокруг Андрея засверкали молнии, их огненные стрелы довольно метко разили чудище – оно взревело и, отпрянув, закрутилось юлой. Перепончатые крылья лярвы превратились в черные обугленные лохмотья, и она уже не могла держаться в воздухе. Жалобно застонав, образина ухватила себя за голову и рванула со лба кожу. Она остервенело сдирала её, окровавленные шматы падали вокруг, серая чешуя брызгами разлеталась во все стороны, острые иглы перьев, подбрасываемые ветром, возвращались обратно и втыкались в туловище – это было ужасное зрелище.

Лярва, однако, не оставляла попыток сбросить с себя кожу, и её усилия дали результат: из нутра омерзительного чудовища выплыла сияющая, радостная Настя. Она улыбалась Андрею и призывно махала рукой. Её волосы развевались на ветру, а сама она как фея скользила в мягком голубоватом воздухе – легко, свободно, весело.

Андрей понимал, что настоящая Настя летать не умеет. Но обнажённое тело дивы, жемчужно мерцающее в призрачном свете, манило его и притягивало. Оно было совершенно и прекрасно – именно таким Андрей представлял в своих мечтах женщину. И ею оказалась Настя. Настя, которая летела за ним и звала его к себе. Волшебная. Удивительная. Нежная. Такая родная. И в то же время – чужая…

Внезапно всё кончилось. Чья-то невидимая длань прикоснулась к его лицу и закрыла глаза. Он не сопротивлялся. Рука напомнила ему пальцы бабушки, такие нежные и ласковые, грубые и прекрасные. Никто так не жалел его, как бабушка. А он, бесстыжий, вечно отталкивал её: «Ну, чего ты, баб? И опять у тебя рука грязная…» А бабка смущенно оправдывалась: «Не грязная. Я всё время что-нибудь делаю – то стираю, то полы мою, то овощи в воде чищу. Где ж она грязная-то? Это она от солнца такая чёрная. Загорела, будь неладна!»

Темная рука бабки закрыла ему глаза, а когда он их открыл, то увидел старуху Чикуэ.