Один выстрел во время войны - [89]

Так и не дождался Дмитрий ее внимания. Он, Федор Васильевич и Петр направились к станции, а Павловский разложил бумаги на чистом столе. Сказал, что делать чертеж — профиль дна реки — лучше в тепле, чем в штабном пакгаузе или в нетопленном в отсутствие хозяев служебном вагоне. Как-то не по себе стало Дмитрию от его слов. Мерзли на продуваемой ветром реке вместе, теперь он остается в тепле, а остальным опять идти на холод. Понимал, что не прав в своих рассуждениях, потому что Павловский — начальник участка, а ты, Даргин, рядовой рабочий. Этот профиль дна должен кто-то делать, поручили Павловскому, а не Даргину, который в этом деле ничего не смыслит…

И все же неспокойно было Дмитрию по пути к станции. Павловский что?.. Был — и нет его, много всяких начальников встретится в жизни. Но Таня…

Неожиданно для Петра и Федора Васильевича Дмитрий повернул обратно.

— Догоню! — крикнул он в ответ на их недоумевающие взгляды.

Он сделает так: откроет дверь и прямо с порога попросит Татьяну одеться и выйти на минутку. А на улице объявит, что только круглые дуры могут бросаться, такими парнями, как он. Или что-нибудь другое в этом роде, но обязательно скажет. Пускай почешется, а то уж больно задрала нос. Отъелась на кухне, отогрелась… Он злился на Татьяну и в то же время хотел, чтобы она была всегда рядом с ним.

Он рывком открыл дверь, и уже готов был сказать резкие слова, и сказал бы, если бы не сама Таня…

Она сидела за одним столом с Павловским и смотрела на него. Он чертил, а она смотрела. Не на чертеж! Вот в чем дело… Как на близкого человека…

Дмитрий ничего не сказал. Он не испугался Павловского, не стушевался перед прямым, направленным точно в его глаза взором Тани. Заготовленные слова оказались ненужными. Открыл дверь, пристально посмотрел и ушел.

— Чегой-то он? — улыбнулся Павловский.

— Не знаю, — уставилась Таня растерянными глазами в мокрую отпотевшую стену. Она еще посидела, потом встала, одернула юбку. — Я на кухню. Там кое-что надо прибрать.

На кухне передвинула с места на место пустую кастрюлю, отошла в угол и уткнулась лицом в облезлые, без штукатурки кирпичи. К уходу Павловского она все же заставила себя выйти из кухни.

— Ты плакала? — всмотрелся он в ее припухшие глаза.

— Нет, пустяк это… От лука…

— Ну, хорошо. До вечера.

И Павловский ушел, веселый, отдохнувший, с аккуратно скатанной бумажной трубочкой в руке. Несмотря на испорченное настроение, Таня любовалась им.

Она осталась одна. На плите подгорела выпавшая из кастрюли картошка, пахло домашним дымком, и от этого Тане стало привычно и спокойно. Она аккуратно переставила кастрюли, даже полюбовалась стройным рядом и начала их чистить. Ее руки проворно сновали по глянцевитым металлическим бокам, она часто ловила свое отражение в отполированной поверхности. Лицо получалось искаженным, растянутым в ширину, и Таня невольно смеялась над собой.

Отставила кастрюлю в сторону, задумалась. Нехорошо-то как! Злится небось Дмитрий, догадался, наверное, обо всем…

Она понимала, рано или поздно в поселке узнают о ее отношениях с Павловским. Что ни говори, а Павловский — начальник, видный человек, но вот она… Девчонка… Кто она для него?! Кому ни скажи — руками разведет. Ничего люди не поймут, зато уж сплетен могут насочинять, успевай только разбираться, что к чему. Дойдут разговоры и до Дмитрия. Хотелось, чтобы он по-мужски, по справедливости отмел всякую болтовню. Она же, Татьяна, вовсе не такая, как, может быть, о ней думают. Нравится Павловскому, это понятно, и, если здорово разобраться, что в этом плохого? И он нравится ей. А почему не должен нравиться? Что во всем этом грешного?

Все более и более запутывалась в своих раздумьях Татьяна. Она часто ловила себя на мысли, что Дмитрий далеко не безразличен ей, но пыталась оправдать себя. Никому не изменила она, ведь Дмитрию ничем не обязана, никакого обещания не давала, да и он не спрашивал ни о чем. Она, появилась в Раздельной из-за него, сама приехала, он это отлично понял, а тем не менее ни разу не спросил, как она решилась и — почему? Может быть, она изменила своему чувству к Дмитрию? Но если оно, это чувство, безответно, то надо ли убиваться, казнить себя? И почему такое же чувство не может появиться у нее к другому человеку, тем более когда другой человек более внимательный, и по всему поведению его видно, что она ему небезразлична и необходима?..

В печку надо было давно подбросить дрова, но Таня не замечала этого.

И вдруг неожиданно заплакала. Расстроилась окончательно из-за своих же слез. Была бы причина плакать! Дмитрий, видите ли, не так посмотрел и ничего не сказал, подумаешь — фигура!..

Павловский отыскал Гудкова в штабном пакгаузе. Тот удивился.

— Уже готово! — раскатывал он бумажную трубочку. — Ну, посмотрим… Хорошо-о… Везде успел. Ты рано ушел на реку. Я думал, не распорядился насчет вывозки леса из северного парка… Все заняты главным делом… Хорошо-о… — рассматривал Гудков чертеж.

Только сейчас Павловский вспомнил об этих бревнах в северном парке, черт бы их подрал. Гудков четко определил задание вчера: все лесоматериалы свезти к реке. И те, что были на военных платформах, и те, что найдены на станции. Забыл!.. Личное задание промерить реку вытеснило все на свете…