Один против судьбы - [63]

Бетховен быстро кончил, перевел дыхание, будто после тяжелого труда. Его голос срывался:

— Я бы хотел, чтобы вы тоже сыграли.

Она села к фортепьяно без колебаний и сделала лучшее, что могла: повторила сыгранное им. У нее был хороший слух и память, а исполнение было сейчас второстепенным делом. Он снова услышал свое признание. В нем слышалось меньше мужественности, зато больше нежности.

Он поцеловал ей руку.

С того времени, казалось бы, все стало ясно. Обычно он сидел молча в ожидании ее и напрягая слух, чтобы сразу же услышать ее легкие шаги. Часы ожидания были так долги, а мгновения, когда она была с ним, так кратки!

Однажды его обожгла мысль: ты сумасшедший! Ты веришь, что Джульетту отдадут тебе! Графскую дочь — музыканту!

Но разве не говорил совсем недавно Цмескаль, что он, Бетховен, любимец Вены? И ведь наступают иные времена! Революция во Франции меняет представления и в графских головах. Равенство между людьми завоевывает признание!

Он счастливо предавался своим мечтам, сидя в маленькой кофейне на Петровской площади, ничего не замечая вокруг себя. Оглушенный своим счастьем, он не слышал разговора, ведущегося возле него.

Внезапно его мозг пронизала страшная мысль. Всплыла в памяти тайна, которую он тщательно хранил от всех, о которой он страшился думать даже наедине с собой. Мысль, которую гнал от себя, а она все снова и снова заявляла о себе, не позволяла забыть ее.

Людвигу Бетховену казалось временами, что он теряет слух. Нет, это невозможно! Это всего лишь временная болезнь уха. Не может он, в самом деле, лишиться того, что составляет суть его существования, его жизнь.

Он горестно сомкнул веки и стиснул зубы, чтобы не разрыдаться. Глухой музыкант! Что может быть более трагично?

Он тряхнул головой и неожиданно поднялся. Так резко и неожиданно, что сидящие рядом удивленно воззрились на него. А он подошел к ветхому пианино в углу.

Струны глухо запели скорбную мелодию. Молоденький Рис вздрогнул от неожиданности. Повернулся к Цмескалю, сидевшему рядом и прошептал:

— «Патетическая»!

Цмескаль благоговейно кивнул.

Лицо Риса было полно радостного воодушевления. Он и не мечтал услышать когда-нибудь в исполнении самого композитора сонату, из-за которой по всей Германии среди музыкантов велись настоящие сражения. Молодые боготворили ее, старшие ненавидели. Профессора запрещали студентам разучивать и исполнять необыкновенное сочинение, разрушавшее все обветшалые представления о законах композиции. Однако молодые музыканты покупали ноты и втайне разучивали сонату.

Сам же Бетховен, называя эту свою фортепьянную сонату «Патетической», и не предполагал, что посеет семена раздора во всем музыкальном мире.

Счастливый Рис буквально впился глазами в лицо игравшего, а слух его напрягся до предела. Ему слышалась не просто мелодия фортепьяно, это был диалог. Будто в одном существе вели страстную беседу две души. Фортепьяно пело. Оно пело без слов, и все же до такой степени зримы были чувства, выраженные в музыке, что слушателям временами казалось, будто они сидят в театре и слушают полный драматизма оперный спектакль.

Сочинение было исполнено глубочайшей грусти, стихавшей лишь временами. В музыке слышалась печаль, а не жалоба, мужественное страдание высокой души. Иногда возникала мятежная нота, как бы далекий отзвук «Марсельезы».

Рис был тонким музыкантом. Несмотря на свою молодость, он понимал, что́ было так чуждо музыкантам старого покроя в этом сочинении Бетховена. Это не были мелодии, полные спокойствия и уравновешенности, как у композиторов старшего поколения. У него основные мелодии не переплетались в уже известных вариациях. Скорее здесь развертывалась драматическая картина, выраженная лишь одной музыкальной темой, разработанной с таким блеском! Те части сонаты, которые в сочинениях прошлого глубоко не разрабатывались, в «Патетической» были наполнены пламенным чувством.

Рис уже дома знал эту сонату, и это было так интересно видеть, какие чувства отразятся на лице композитора, когда он будет исполнять свое творение. Он слышал в ней страдание. Только в третьей, заключительной части сонаты как бы пробивается радостный свет. Грусть звучала приглушенно, слышалась надежда и даже радость.

Отзвучали последние аккорды, и Бетховен сложил руки. Он утолил свою боль музыкой. Тряхнул головой, будто отгоняя от себя отзвуки пережитого горя.

Нет, он не поддастся печали! До сих пор он справлялся со всеми невзгодами, почему бы ему не справиться и на этот раз? В Вене полным-полно знаменитостей-медиков. Переутомленный слух можно вылечить! Богиня счастья не отвернется. Джульетта будет его! И жизнь будет полна трудов и радостей побед, но она будет гораздо счастливее, потому что это будет жизнь вдвоем!

Композитор повернулся к своим примолкнувшим друзьям.

— Домой! — сказал он ясным голосом. — Мы сидим здесь непозволительно долго. И я слишком долго играл. Нужно и музе отдохнуть, чтобы завтра она выглядела свежее.

Жизнь или смерть?

Профессор Шмидт сидел за столом, заставленным коробочками, баночками и бутылочками, и смотрел на композитора — он умел понимать человеческие беды. Старый лекарь читал в человеческих душах. А здесь гордых покидала гордыня, а молчаливых сдержанность так же неизбежно, как им приходилось снимать свое платье, чтобы врач мог осмотреть их.