Одевая эпоху - [68]
На американцев такой казус производит гораздо большее впечатление, чем целая жизнь, отданная благородному делу. Они наивны, как дети, полны праздного любопытства и верят всему, что прочли сегодня в газете. Вот почему в этой стране реклама всесильна, а у нас почти не имеет власти. Американцам не хватает склонности к анализу и критике, которая так широко распространена в Старом Свете.
Не буду начинать новую тему – для ее развития потребовалась бы целая книга, – скажу только, что, на мой взгляд, нельзя судить об американцах, сравнивая их с нами. Мы о них еще многого не знаем. У них есть своя духовная элита, которая пока еще не пересекла океан, но, возможно, однажды высадится на нашем берегу. Такие писатели, как Шервуд Андерсон[340], Драйзер[341], Синклер Льюис[342], без сомнения, скоро обретут популярность и в нашей стране. Однако следует заметить, что характер получаемого нами образования вряд ли поможет понять простого американца. Напротив, оно нам даже мешает: едва оказавшись на пароходе, мы уже начинаем воспринимать наши знания, наше культурное богатство как бесполезное бремя. У необразованного человека гораздо больше шансов освоиться в этой новой среде. Все здесь будет вызывать у него бесконечный, ничем не омраченный восторг: огромные толпы зрителей, торопящихся на очередное представление, плоды титанической работы рекламщиков на вечернем Бродвее, величественные небоскребы, по ночам подсвечиваемые прожекторами. Когда речь зайдет о массовом умерщвлении животных на чикагских бойнях, он, как и все, почувствует отвращение и ненависть, но, сказав об этом, тут же поспешит добавить, что это каждодневное убийство насыщает голодного великана – все население Америки, сто двадцать миллионов ртов. Вы только представьте, что будет, если чикагские бойни закроют и эти сто двадцать миллионов разбегутся по всему земному шару в поисках еды! Мы ведь не хотим этого, правда?
Недавно я прогуливался с одним моим знакомым, блестяще образованным человеком, в садах Версаля, созданных Ленотром[343]. Мы говорили об Америке.
«Не стоит забывать и о добрых делах американцев, – сказал я, – Вот эти прекрасные сады XVII века содержатся на щедрые пожертвования Рокфеллера». В ответ мой предубежденный спутник (французы иногда бывают очень упрямыми) пробурчал себе в бороду: «Timeo Danaos et dona ferentes[344]».
Мне хотелось бы поделиться с вами еще кое-кое-какими воспоминаниями об Америке. Это картины повседневной жизни, которые ярко характеризуют эту страну, а выводы каждый пусть сделает сам, в зависимости от своего душевного склада.
Поль Пуаре, 1926
В Чикаго я присутствовал на матче по боксу. Что за публика! Откуда такая набралась? Самые дешевые места, стоившие, однако, не менее 5 долларов, занимали мясники или чернорабочие, невообразимо вульгарные, с отталкивающими физиономиями. На дорогих местах сидели богачи, но их можно было опознать лишь по цепочке от часов и булавке в галстуке, по перстням, а иногда и браслетам, потому что у всех были одни и те же лица, в рубцах и шрамах, одни и те же глаза – свирепые и дикие. Пол заплеван, а в мутном, спертом воздухе висели облака вонючего сигарного дыма. Женщины, в какой части зала они бы ни сидели, чувствовали себя ужасно, кругом слышались несмолкающие крики, свист, шиканье. В жизни не видел такого отвратительного зрелища.
В нью-йоркском отеле «Ритц», в одном из внутренних двориков, был устроен японский сад, вскоре ставший любимым местом встречи для элегантной публики. Почти каждый день мне приходилось обедать там среди снобов, которым все равно, чем их кормят, лишь бы вокруг было красиво. Этот японский сад показался мне предельно глупым и претенциозным.
В грошовом японском веере или в лаковой шкатулке куда больше выразительности, чем в этом дворе, где гордо красовались кедры и миниатюрные храмы, а посередине струился искусственный ручеек – думаю, вода в него поступала из ванных в номерах отеля. Сигареты продавала настоящая китаянка, кофе варил настоящий китаец – он бесстрастно созерцал все эти нелепости, но в душе наверняка страдал от них. Было невероятно смешно смотреть на важные лица официантов и посетителей, и те и другие демонстрировали свою утонченность и давали понять, что приобщаются здесь к высокому искусству. Я наблюдал за ними, сидя в одиночестве за маленьким столиком и уныло пережевывая говяжье филе с двумя огромными недоваренными картофелинами в качестве гарнира.
