Одевая эпоху - [65]

Большинство американцев ничего не смыслят в искусстве.

А вот мои друзья из Филадельфии, мистер и миссис Спейсер, – просвещенные любители и знатоки современной живописи. Есть и другие влиятельные и знаменитые коллекционеры, которым я признателен за гостеприимство, например мистер Уиднер, в чьих салонах бережно, как святыни, сохраняются редчайшие шедевры со всего света. Стоит упомянуть еще о коллекции Барнса[326], величественнейшем храме, какой когда-либо был воздвигнут современному искусству.

Вечернее платье от Поля Пуаре, 1920

Но это лишь горстка энтузиастов, а широкая публика, судя по всему, совершенно равнодушна к Прекрасному. И, как следствие, отлично без него обходится. Этим людям не нужны ни статуи в садах, ни картины на стенах, ни зеркала в передней. Мне, жителю страны, где зеркала есть даже на улицах, между витринами магазинов, это кажется очень странным: как узнать, все ли у тебя в порядке с прической и одеждой, если не смотришься в зеркало?

Я часто задавался вопросом, откуда такое безразличие к тому, что составляет очарование, украшение и радость жизни?

Думаю, американцу попросту некогда интересоваться искусством или другими приятными вещами. У него одна забота – сколотить себе состояние. Единственная пружина, которая приводит мир в движение, единственный надежный ресурс – это деньги. Вымысел и условность, присутствующие в любом произведении искусства, не трогают и не занимают его.

Ему нужно нечто более доступное, близкое к жизни, он любит театр, а еще больше – кинематограф, но при условии, что там будут показывать какие-нибудь простые житейские истории без примеси литературы или поэзии. Картины привлекают его лишь ценой, за которую их можно купить, чтобы затем перепродать. Иного назначения он в них не видит – разве что за границей, куда он приезжает в качестве туриста и где ему надо как-то убить время. Такое равнодушие к искусству представляется мне серьезным и досадным изъяном. Американцы часто говорят: «Мы – молодая нация. Мы существуем только двести лет, и понимание искусства еще только зарождается в отдельных слоях нашего общества.

Поль Пуаре в лаборатории парфюмерной фирмы «Розин», 1920

Вот увидите, пройдет немного времени, и все будет иначе.

Надо подождать».

Подождать?

Разве фокейцы или финикийцы просили дать им время для того, чтобы научиться расписывать глиняные сосуды или выдувать фигурки из стекла, воздвигать храмы среди полей, преображать мертвую материю, вкладывая в нее страстную молитву божеству или чистый восторг от созерцания природы? Правда в том, что американцы пока еще не способны испытывать восторг от созерцания пророды, у них еще не развилась необходимая для этого восприимчивость, нет национального художественного языка, нет народного творчества. Как прежде, так и сейчас они все заимствуют в других странах, за двести лет своего существования Америка ничем не обогатила мировое искусство. Во всех странах, где я бывал, меня радушно встречала местная интеллектуальная элита – писатели, живописцы, скульпторы,

музыканты. В Америке у меня не было ни одной такой встречи. Хотя нет. Как-то вечером меня пригласила в гости группа декораторов и архитекторов. Они устроили party[327]. Вечер был костюмированный. Я нашел в чемоданах подходящие вещи, наскоро сделал себе костюм и приехал. Мы музицировали, фотографировали, танцевали. Выяснилось, однако, что пригласившие меня люди были немцы, а в Нью-Йорке они, как и я, чувствовали себя неуютно, потому и решили устроить праздник, чтобы развеять тоску.

А что сказать об унылых рождественских и новогодних приемах? В таинственном полумраке гостиных не услышишь ни остроумной шутки, ни веселой песенки, ни озорного куплета, а только нескончаемые жалобные напевы Ола Джонсона[328]!

– А как же джаз? – спросит один мой уважаемый знакомый. Я строго взгляну на него и протестующе подниму руку.

– Джаз изобрели не американцы, это музыка негров.

– А небоскребы, – спросит он, – а Бруклинский мост?

– На это легко ответить: Бруклинский мост лишен какой бы то ни было художественной составляющей. Любой из наших архитекторов обязательно придумал бы для такого сооружения бесполезную деталь, которая внесла бы оживление и радовала бы глаз. Вспомните зуава на мосту Альма[329] или святую Женевьеву на мосту Турнель[330].

Актриса кино в костюме от Поля Пуаре, 1920

Но разве такое придет в голову американцу? У них только два критерия – польза и необходимость! Неудивительно, что их проекты более грандиозны и монументальны, чем наши. Когда им надо перекинуть мост через Миссисипи или Колорадо, они не в состоянии придумать ничего, кроме огромных виадуков, потому что сосредотачиваются на своей главной задаче – соединить два берега реки, и не позволяют себе отвлекаться на всякие там декоративные мелочи. Разве бобры заботятся о красоте, когда строят плотины? Небоскребы – порождение необходимости: чтобы небольшой участок земли мог приносить большую прибыль, здание должно расти не вширь, а исключительно вверх. Более того, с учетом предписаний полиции у дома не должно быть никаких выступов, карнизов, наличников и т. п„то есть никаких бесполезных деталей. Так возник стиль, начисто лишенный декоративных элементов. Это равносильно их запрету.