Одевая эпоху - [63]

Я был задет, поскольку считал себя главным или, по крайней мере, наиболее видным представителем современной моды, но вместе с тем знал, что мои платья – это само целомудрие. Тогда я только-только начал создавать чуть укороченные юбки, которые доходили до щиколотки. Правда, я захватил с собой кинематографический фильм, показывавший манекенщиц в коротких платьях во время дефиле в моем саду.

Я не успел сойти с парохода, как на меня налетела целая стая фотографов и журналистов. Никогда еще я не сталкивался с таким назойливым и нескромным любопытством. За мной гонялись по всем коридорам, и я делил эту честь с известной артисткой Подэр[322], которую в Америке посчитали самой уродливой женщиной в мире (это ее менеджер так удачно организовал рекламную кампанию). Наиболее хитрый и опасный из газетчиков спросил меня, что я думаю о письме кардинала Фэрли. Я усмотрел в этом вопросе ловушку и потому отвечал с большой осторожностью:

– Монсеньор Фэрли прав. Туалеты женщин могут быть красивыми и при этом не возбуждать греховного вожделения. Сегодня кое-где шьются платья с непозволительно большими декольте, и люди со вкусом осуждают их, потому что главные свойства элегантной женщины – такт и чувство меры. Французская мода гордится тем, что ее основные принципы совпадают с мнением столь почитаемого прелата, как монсеньор кардинал Фэрли. Но так или иначе, нам нечего бояться, ибо, как хорошо известно монсеньору, добродетель женщины-христианки способна противостоять любому искушению, и если мораль вступит в поединок с кокетством, совершенно ясно, что победа будет на стороне морали. Впрочем, я уверен, что кардинал вовсе не хотел сказать, будто мораль и кокетство несовместимы.

Модель Поля Пуаре, 1913

Через несколько дней я узнал, что мой фильм, оставленный на таможне для просмотра, был запрещен цензурой как непристойный. Впоследствии я много раз просматривал его и пытался понять, чем этот материал по истории моды мог так возмутить цензоров. Если все дело было в коротких юбках, то следует заметить, что в итоге американки приняли их с энтузиазмом, который превзошел все мои ожидания. Странная у них привычка – поначалу яростно сопротивляться новшествам моды, а потом становиться их рабынями и буквально цепляться за них.

Как будто всякое нововведение – это ересь и вызов существующему порядку вещей.

В Европе давно уже признано, что мода, как и женщина, переменчива по своей сути. Мы знаем: то, что сегодня носят все, через двадцать лет будет производить впечатление маскарадного костюма, так же как рединготы наших прадедушек сейчас кажутся нелепыми и смешными. Этот закон природы не распространяется на одних лишь военных, т. к. исполняемые ими обязанности священны и почетны. В официальной военной газете в Париже были опубликованы изображения мундиров столетней давности, и они никому не показались опереточными костюмами, но, если бы рядом с ними изобразили гражданскую одежду тех времен, это зрелище вызвало бы громкий смех.

Не следует думать, будто каждая новая мода вводит определенный тип одежды, который должен навсегда вытеснить предыдущий. То, что она предлагает, – всего лишь вариант.

Модели Поля Пуаре, 1914. Фото – Жан Осси

В частности, новая мода, создаваемая кутюрье, – это подбор выразительных средств, имеющий целью подчеркнуть во внешности женщины выигрышные стороны, ранее не выявленные. Одни эпохи забывают о красоте волос, другие скрывают ноги, третьи прячут плечи и предплечья в пышные рукава и буфы. И мы правильно делаем, что открываем для себя поочередно все прелести женщины и с удовольствием обрисовываем их. Не забудем, что человек – единственное животное, придумавшее для себя одежду. Но его постигло наказание – необходимость постоянно изменять ее, вместо того чтобы остановиться на каком-либо одном фасоне или покрое и носить его до скончания века. Род человеческий – это своего рода Вечный Жид, пленник деспотической прихоти. Настоящий кутюрье привык смотреть вперед и заранее угадывать тенденции, которые со временем станут определяющими, поэтому задолго до самих модниц готов к невзгодам и сражениям, неизбежным на пути эволюции. И он удивляется, когда в Women’s Clubs[323] раздают листовки, организуют лекции, митинги и всевозможные акции протеста против того, что ему кажется логичным, неизбежным и уже установившимся.

Модели Поля Пуаре разных лет, 1910-е годы

Я вспоминаю, как моя жена возбудила всеобщее любопытство, появившись в дождливый день на палубе в сапожках из юфти[324]. Да, сапоги – мужская обувь, но ведь удобная и практичная. Так почему бы женщинам не носить их и почему бы женским сапогам не стать желтыми или красными, ведь это гораздо элегантнее? По-моему, такой вывод напрашивается сам собой. Это должно быть ясно всякому непредубежденному человеку. И тем не менее все заговорили о сапожках мадам Пуаре… И в отель «Плаза», где я остановился, пришли журналисты, чтобы сфотографировать эту экстравагантную новинку. Хоть я и считался самым смелым из парижских кутюрье, все же такого от меня не ожидали.

Через два часа после нашего прибытия, когда я пришел обедать в ресторан «Плазы», на столе лежала газета с фотографией: ноги моей жены в сапожках. Я стал самым популярным человеком в Нью-Йорке. Мне звонили по ночам, чтобы узнать, какого цвета у меня пижама. К счастью, я оставался предметом этого нескромного любопытства всего неделю, потому что следующим пароходом в отель «Пьер» прибыла новая группа знаменитостей. Вообще, если вы попали в Нью-Йорк и хотите что-то сообщить журналистам, надо сделать это в первую неделю, в противном случае, даже если вам потребуется опровергнуть чьи-то домыслы или просто уточнить не совсем верную информацию, на вас посмотрят как на ископаемое, и никто не станет вас слушать.