Одевая эпоху - [61]
На нашей сцене можно было увидеть также Терезу[308]. Она исполняла песни «Когда уточки плывут вдвоем», «Женщина с бородой» и «Патруль», а вокруг нее расположилась так называемая корзиночка, группа артисток, сидевших в кружок, с букетиками на коленях, ожидавших своей очереди выступить и бросавших лукавые взгляды в зал. Роль Терезы исполняла великая Дельна[309], она прекрасно справлялась с этим благодаря своему грудному голосу, который мог звучать иногда трагично, а иногда комично.
А еще у нас выступала настоящая Иветта Гильбер[310]. Я с большим трудом уговорил великую артистку снова выйти на сцену, ее пришлось долго упрашивать. Я пустил в ход все мыслимые аргументы, чтобы тронуть ее сердце и подстегнуть самолюбие. Наиболее чувствительным ее ухо оказалось к звону монет, и она согласилась исполнить свои знаменитые песни, хотя отдавала предпочтение средневековой поэзии, изучением которой занялась в последнее время.
И мы услышали сто раз перепетые песни Ксанрофа[311], затем «Пьянчужку», «Фиакр» и ранние произведения Мориса Доне[312].
Сначала на сцену выходила певица, подражавшая Иветте Гильбер, причем довольно-таки бездарно. И тут настоящая Иветта Гильбер, сидевшая в публике, поднималась с места и говорила ей: «Нет, мадемуазель, у вас получилось очень мило, но совсем не похоже. В те годы Иветта Гильбер пела примерно так». Затем начинался ее номер, который публика встречала настоящей овацией. Люди сходили с ума, каждый вечер без конца вызывали ее, кричали: «Бис! Бис!»
А еще я извлек из забвения Аристида Брюана[313], и мы стали друзьями. Я поехал за ним в Куртене, куда он удалился, завершив свою карьеру. Там у него был красивый домик на склоне холма, где он жил с женой, знаменитой в свое время Матильдой Таркини д’Ор: голос у нее остался таким же мощным, хоть она и поделилась им с сыном. Я никогда раньше не бывал у Брюана, и мне дали не слишком точные указания, как его найти, но, подъезжая к Куртене, я вдруг увидел балкон, на котором сушились красные рубашки и шарфы. «Это здесь!» – воскликнул я. И не ошибся. Брюана мой визит не порадовал, он не был готов к моему предложению и отверг его. Я посулил ему щедрый гонорар, но он не согласился. Пришлось удвоить обещанную сумму. Уезжая, я не был уверен в том, что Брюан выступит у нас, но надеялся, что Таркини д’Ор сумеет уговорить его: наверняка ей хотелось снова увидеть Париж и присутствовать при возрождении кумира всех парижан. Это чудо произошло, и оно повторялось каждый вечер с такой же регулярностью, как закат солнца. Брюан выходил в своем традиционном костюме, который придумал сам: черная бархатная куртка и брюки, черные сапоги, красная рубашка, красный шарф и огромная черная шляпа в стиле Рембрандта.
В этом одеянии вид у него был диковатый и мрачный, что вполне соответствовало духу его песен. Своим по-прежнему звучным голосом он пел вещи, которые все помнили наизусть – «На Монпарнасе», «В Бельвиле», «Живущий на берегу» и «Продам карандаш за монетку». Выступления Брюана заставили задуматься многих зрителей: когда-то они не принимали его всерьез, а теперь поняли истинное значение его творчества. А я стал другом Брюана, большого поэта и жизнелюба, славного и бесстрашного человека. Он до сих пор смеялся, вспоминая, как наводил страх на публику, как в молодости издевался над буржуа за их же деньги. А теперь он сам стал образцовым буржуа.
Несколько раз я ужинал с Брюаном и компанией его друзей в маленьком кабачке на Монмартре, а после ужина мы пешком поднимались в знаменитое кабаре «Юркий Кролик». Хозяин этого заведения Фредерик и его постоянные посетители конечно же встречали Брюана как дорогого гостя. Несмотря на слабое освещение, традиционное в этом приюте нищеты, люди сразу же узнавали великого шансонье и всякий раз просили спеть. А он был счастлив, что его не забыли, что он опять здесь, в привычной обстановке, перед людьми из народа, которые умели ценить его песни и всегда восхищались им.
Аристид Брюан и папаша Фредерик в кабаре «Юркий Кролик». Фото – Шарль Булар
Помимо концертов и спектаклей, в «Оазисе» каждую неделю устраивались тематические праздники. Однажды у нас состоялся праздник Французской охоты, куда все приглашенные должны были прийти в охотничьих костюмах. Среди зелени сада красным пятном выделялись костюмы псарей. По совету Бони де Кастеллана я украсил большой газон темно-зелеными лампочками, подсвечивая узоры из подстриженных кустов букса, они в то же время расчерчивали газон на миниатюрные лужайки. А посередине на связках веток был подвешен настоящий олень. Затем появилась свора гончих в сопровождении псарей. Затрубили рога, приглашая делить добычу, и главный псарь герцогини д’Юзес[314], предложивший мне по такому случаю свою помощь, разделал оленя. Ногу мы торжественно преподнесли супруге английского посла. Сельские радости в самом сердце Парижа, в двух шагах от Елисейских Полей, – можно ли придумать более приятный сюрприз?
Другой праздник назывался «Чрево Парижа». Все гости при входе должны были надеть поверх смокинга блузу и крестьянский берет или шапку грузчика с Центрального рынка, а декорации изображали деревенский рынок на Главной площади. Телеги, груженные морковью, репой и цветной капустой, сворачивали с Елисейских Полей в наш сад, и гости буквально расхватывали эти овощи, а затем подносили их в дар прелестным хозяюшкам, которым предварительно раздали сетки для провизии. Все получили по набору для супа. Был у нас и продавец жареного картофеля. Он трудился не покладая рук, и его товар наполнял сад специфическим ароматом, усиливавшим впечатление от праздника.
