Одевая эпоху - [62]

А еще я устроил праздник Нуворишей, имевший колоссальный успех. Все женщины должны были прийти в серебряных или золотых платьях, иначе их не впускали. На столы, за которыми сидели гости, сыпались пригоршни луидоров и пятифранковиков, а затем начался фейерверк, изображавший золотой дождь. Гостям дюжинами подавали устриц, но не простых: в их раковинах были спрятаны жемчужные ожерелья. Праздник выглядел особенно пикантным, потому что тогда как раз началась эпоха всеобщих финансовых затруднений, и нувориши в скором времени могли превратиться в нищих.

Был у нас еще праздник Лунного света. Всем дамам при входе раздавали боа из перьев, сетки для волос, унизанные жемчугом и бриллиантами, маленькие лунные серпы, головной убор Дианы[315], и белую пудру. Каждая превращалась в очаровательную Коломбину[316]. У мужчин поверх тюкседо[317] был надет большой воротник из муслина[318], а на голове красовалась посыпанная мукой шляпа Пьеро[319]. Мне запомнился темнолицый арабский шейх, непонятно как угодивший на этот праздник: сдержанная веселость Пьеро сочеталась в нем с меланхоличностью мадонны, высеченной из черного дерева.

Весь сад был затянут сверкающими паутинками, словно в бабье лето, а с неба в обволакивающем, нежном голубом свете падали серебряные блестки, похожие на неосязаемые капли дождя.

Неудивительно, что гости были не в состоянии стряхнуть с себя эти чары и никак не могли понять, что в два часа ночи им пора разъезжаться. Из-за этого у меня бывали неприятности с полицией, донимавшей меня своими придирками и усугублявшей трудности моему начинанию. В результате «Оазис» просуществовал всего один сезон, но обошелся мне в полмиллиона. Я сам был виноват. Мне бы следовало сообразить, что в такое время года в Париже не наберется достаточно публики, которая могла бы обеспечить успех и процветание делу, затеянному с таким размахом. А иностранцы, заполняющие город и июле и августе, не могли понять всей прелести моих исторических реконструкций. Полюс, Тереза – эти имена для них ничего не значили. Они не имели понятия, кто такой Фошуа, а воссозданный «Бал Мабий» не представлял для них никакого интереса, поскольку танцовщицы, исполнявшие этот номер, не показывали голые ноги.

В конце нашего спектакля на сцене появлялась императрица Евгения, окруженная придворными дамами, все были в кринолинах, в больших шляпах и с длинными локонами, падавшими на плечи. Мы воспроизвели картину Винтерхальтера[320], которую знают и любят все художники. В то время как часть зрителей, поднявшись с мест, аплодировали этому видению былого, американцы, безразличные к императрице и Винтерхальтеру, стали расходиться, торопясь в свои космополитические паласы или модные дансинги.

Как это горько!

XVII. В Америке

Я несколько раз бывал в Америке. От этих поездок у меня остались некоторые наблюдения, и я с удовольствием опубликовал бы их, если бы не боялся задеть национальное самолюбие американцев, самое большое в мире, как вообще все американское. Многие путешественники так и не отважились высказать свое мнение, зная, что в этой великой стране желают слышать исключительно комплименты и дифирамбы. Любая, даже самая осторожная критика, любое, даже самое доброжелательное замечание вызывают бурю недовольства, поэтому я первым делом хочу извиниться перед американцами и американками за неприятные минуты, которые доставят эти страницы. А если они по натуре обидчивы, лучше воздержаться от чтения. Берегитесь! Это все равно что забраться в кусты терновника! Правда, там будут не только колючки, но и вкусные ягоды, потому что я задался целью говорить правду, а значит, не могу не выразить свое восхищение некоторыми сторонами американской жизни. Да, я нацелил в американцев критические стрелы, но они несут в себе целительный бальзам, способный излечить нанесенные ими раны. Я не враг, а друг, и не стремлюсь навредить жителям Америки или причинить им боль, а лишь хочу указать на недостатки, они могут посмеяться над ними вместе со мной. И потом, какие раны способен нанести кутюрье? Разве что булавочные уколы!

Итак, начнем!

Я был первым парижским кутюрье, который отправился в Америку. Вряд ли это кому-то покажется удивительным.

Дневная куртка от Поля Пуаре, модель «Боттичелли», 1914

Я сам не очень-то хорошо знал, чем буду там заниматься, но мне хотелось получше узнать этот народ. Он казался мне энергичным, целеустремленным и бурно развивающимся. В Париже я познакомился с несколькими американцами, но этого было недостаточно, чтобы составить себе представление, каковы американцы у себя на родине. И вот однажды, октябрьским утром, я отправился в путь.

Когда я садился в поезд, мне принесли номер «Нью-Йорк геральд», где было опубликовано открытое письмо или, скорее, предписание Его Высокопреосвященства кардинала Фэрли[321], духовного отца всех американских католиков. В этом послании почтенный прелат предостерегал своих чад от Демона Моды, который несет в себе социальную и моральную опасность, ибо изделия современной моды суть воплощения своеволия, распущенности и соблазна.

Панталоны от Поля Пуаре, 1912