Одевая эпоху - [41]

Опасаясь, что рисунки девочек попадут в руки не слишком понятливых рабочих, и не желая, чтобы их замыслы при воплощении утратили утонченность, я обучил их узелковой технике ковроткачества. И они сами, без предварительного эскиза, ткали коврики, на которых расцветали чудесные цветы, такие свежие и яркие, что их впору было принять за живые. Месье Фенай, достигший большой известности в этом искусстве и долгое время посвятивший его изучению, давал мне советы и предоставлял оборудование.

Декоративные рисунки Поля Пуаре, 1910-1920-е годы

Какой стала бы школа «Marine», просуществуй она до сегодняшнего дня? Благодаря свободной системе обучения там сформировались очень интересные творческие индивидуальности. Когда мои ученицы рисовали с натуры один и тот же предмет и старались высветить детали, рисунки получались разные. В каждом отражался характер его создательницы. Они работали, веря в себя, не боясь ошибиться. Вот почему их рисунки отличались такой непосредственностью. Если бы взрослому художнику предложили, например, расписать стену, создать на обширной поверхности декоративное панно, он первым делом создал бы эскиз в миниатюре, затем стал бы постепенно увеличивать детали и только в последнюю очередь принялся бы за роспись стены. А мои ученицы работали без предварительной подготовки. Они подходили к стене размером четыре на четыре метра, становились на стремянку и сразу наносили на поверхность всю композицию в нужную величину.

Коврик ателье «Мартин» для апартаментов С. К. ван Донген

Мотивы панно рождались на глазах, сразу обретая всю свою выразительность и яркость. Такого результата мы достигли потому, что у девочек не было преподавателя, который заставлял бы их вдаваться в теорию. Они в полной мере ощущали свободу и радость творчества. И разве не достойно сожаления, что толстосумы-банкиры своей скупостью загубили такое замечательное начинание, что этим многообещающим юным художницам пришлось стать продавщицами в модных магазинах или заниматься прокалыванием дырочек в ботинках? Многие художники всерьез заинтересовались моей школой и регулярно наведывались туда. У меня побывали Рене Пио[197], старик Серюзье[198], хранитель ковровой мануфактуры в Бове Жан Ажальбер[199] и немало других. Но больше всех школу «Martine» полюбил Рауль Дюфи[200]. В ту пору у нас завязались дружеские отношения, которые я поддерживаю и поныне.

Маленький комод с двумя ящиками ателье «Мартин». Дизайнер Мари Симон

У нас были общие вкусы в том, что касалось оформления интерьера. Этот художник с могучим и неукротимым воображением украсил цветами зеленые двери столовой в моем домике в Бютаре. Мы мечтали об ослепительно ярких занавесях, о платьях, расцвеченных в стиле Боттичелли[201]. Не считаясь с расходами, я предоставил Дюфи, тогда еще только вступавшему в жизнь, средства на осуществление некоторых его замыслов. За несколько недель мы оборудовали мастерскую по набивке тканей в небольшом помещении, арендованном для этой цели на авеню Клиши. Мы нашли замечательного химика по фамилии Зифферлен, он был унылый, как зимнее воскресенье, но зато знал все о красителях, литографических чернилах, загустителях и протравах. И вот, мы с Дюфи, точно Бувар и Пекюше[202], взялись за новое для нас дело, которое принесло нам новые радости и восторги. Но я еще не описал вам Дюфи: как ни удивительно, гений этого художника скрывался за наружностью приказчика из бакалейной лавки. Это розовый, белокурый, кудрявый, пухлощекий ангелочек с мелкими движениями, но надо видеть, как он, сняв пиджак, расхаживает по своей мастерской и один за другим достает из папок замечательные рисунки, а то и настоящие шедевры, самый незначительный из которых сегодня оценивается в десятки тысяч франков. Но все же Дюфи был и остается просто художником, его сердце и помыслы всецело отданы творчеству.

Платье с короткими шальварами «а-ля султан» и накидкой от Поля Пуаре, модель «Пламя», 1911

Мы знаем, какие открытия он совершил в искусстве, что он ввел условные изображения вместо прямого воспроизведения реальности. Чтобы изобразить воду, землю, спелые колосья, облака, Дюфи прибегал к искусственным приемам, и результат на сегодняшний день впечатляет публику не меньше, чем сами изображаемые объекты. Предложить публике свое собственное видение мира, более убедительное, нежели общепринятое, – это под силу лишь гению. Когда мы видим на улице фонарь определенной формы, мы понимаем, что он обозначает станцию метро, точно так же, видя арабески Дюфи, мы знаем, что они обозначают воду или листья на деревьях, и сегодня он заставил знатоков искусства во всех странах усвоить изобретенный им алфавит. Мог ли я не возгордиться при мысли, что такой художник начал профессиональную карьеру вместе со мной и под моим покровительством?

Выполняя заказ, Дюфи вырезал деревянные формы для набивки тканей, по мотивам его гравюр к аполлинеровскому «Бестиарию»[203]. Ткани получились изумительные, и я сшил из них платья, которые, надеюсь, существуют и по сей день. Должны же быть на свете знатоки, свято хранящие подобные реликвии.

Когда мы истратили уйму денег и сил, чтобы собрать хотя бы самое необходимое производственное оборудование и успешно осуществить самые первые эксперименты, на горизонте возникла внушительная фигура месье Бьянкини, одного из владельцев могущественной компании «Атюйе, Бьянкини и Ферье». Однажды этот человек пришел к Дюфи и предложил ему совсем другую производственную базу, достойную его таланта. У Дюфи хватило порядочности рассказать мне об этом до того, как соглашаться, а у меня хватило великодушия отпустить его туда, где он смог бы по-настоящему развернуться, хотя своим отступничеством он нанес мне чувствительный ущерб. Надо ли говорить, что месье Бьянкини не предложил мне никакой компенсации?