Одесское счастье - [27]

Поделив разницу, я сказала:

– Ей тридцать.

– А сколько у него денег? – задала встречный прямой вопрос Маша.

Таки да, одесситы тоже бывают бестактными. Пожалуй, лучше не обобщать.

– Мария говорит, добро пожаловать в Одессу. Ей интересно, чем вы занимаетесь.

– Я инженер, – ответил старпёр. – У нее есть дети?

Я кивнула. Он развернулся и ушел.

– На миллионера я не претендую, – выдохнула Маша с явным облегчением, – а хочу просто приятного мужика примерно моего возраста, который будет меня уважать и станет хорошим отцом.

Я сжала ее руку.

– Не переживай. Обязательно такого найдем.

В течение следующего часа мы побеседовали с Джеймсом, Патом, Майклом, Кевином и Джорджем. Слишком старый, слишком ребячливый, слишком уклончивый, слишком напористый, слишком повернутый на сексе. Мой вольный косметический перевод вселял в Машу надежду, которую я сама постепенно теряла.

Оглядевшись, я вдруг заметила скромного симпатичного мужчину. В его глазах читалось томление. Я решительно потянула Машу навстречу ее судьбе. Но нас опередила Сирена Саша. Можно было избавиться от нее по-тихому – хватило бы шепнуть, что в другом конце зала прохлаждается стоматолог с «порше». Но я решила разыграть зрелищную сцену, бо мы, одесситы, любим драму. Не зря наша опера на третьем месте среди красивейших театров мира, а ведь и кроме нее у нас имеется еще дюжина театров. Я вытолкнула Машу вперед, поближе к Сирене.

– Вот та, кто вам нужен! – провозгласила я, указывая на свою подопечную. – Самая добрая и душевная женщина в этом зале. Она составит вам прекрасную пару. Я чувствую, что вы обязательно поладите и влюбитесь друг в друга.

Американец пометался взглядом по представшим перед ним женщинам и остановился на Маше.

– Да. Именно такую я и искал.

Сирена уплыла. А Маша заметно воспряла духом, обрадовавшись, что кавалер предпочел ее, несмотря на Сашины красоту и молодость. Мы поговорили. Вернее, говорили они, а я только переводила, и на этот раз без отсебятины.

Начальница тоже смотрела наш спектакль и позже вскользь похвалила меня, тоскливо заметив:

– Вот если бы все так радели за настоящие чувства. – Мы недолго помолчали, наблюдая за круговоротом людей в зале. Валентина Борисовна указала на американцев, которые постепенно подбирались к одесситкам. – Ты гляди! Водочный пунш все же подействовал! Можешь теперь помочь Ане?

И дальше я переводила для Ани. А потом еще для Марины, для Веры и для Нади. Американцы при более близком знакомстве оказались вполне ничего себе, пусть и малость неотесанными, но в целом достойным материалом для обработки. Конечно, большинству из них не помешало бы получше одеваться, стричься и подбирать оправу для очков, но какой мужчина не нуждается в женской руке?

Не передать, какое это странное чувство, когда через мой английский завязывались отношения. Всем советую – обязательно учите язык! Когда пришло время закрывать зал, у меня в ушах все еще гудели вопросы, которые повторялись снова и снова.

– Ей нравятся ужины при свечах?

– Спроси, любит ли он детей. У меня двое, но пока ему не говори.

– Ей нравится ходить в театр?

– Сколько он зарабатывает?

– Переведите, что она красивая.

– Спроси, он живет с родителями или отдельно?

– Ей нравится ходить в спортзал?

– Сколько ему лет?

– Ей нравится путешествовать? (Этот вопрос обычно встречался хриплым смехом, поскольку большинство одесситок годами не выезжали из города.)

– Спроси, только помягче, как у него с выпивкой? Алконавт мне даром не нужен.

Каждый из пятидесяти американцев ушел с соушла со спутницей, даже тот пожилой грубиян-инженер, но полторы сотни одесситок отправились домой несолоно хлебавши. Как обычно, женское счастье оставляло желать лучшего.

                  * * * * *

Тем временем обстановка в транспортной компании становилась все напряженнее. Оля кружила по офису, словно накачанная стероидами акула, и зорко следила, чтобы я лишний раз не заговаривала с мистером Хэрмоном, а тот не смотрел бы в мою сторону. В упор плюя на мое право собственности, она придирчиво рассматривала вещицы на моем столе. И стащила электронные часы – единственные, которые не действовали мне на нервы, бо не тикали. Я даже встала и попыталась их отнять, но Оля завела руки за спину и прошипела:

– Ты мне по жизни должна. Не делай я ту работу, для которой тебя наняли, тогда не меня, а тебя держали бы за офисную шмару.

Позволив ей прикарманить добычу, я в легком обалдении опустилась на стул. Почему меня так плющит и колбасит, когда Оля лямзит разные безделки? Разве она их не заслужила?

Я всю дорогу наблюдала за мистером Хэрмоном и Олей с любопытством и, на минуточку, с неприязнью. Не из шибкого интереса, а потому что они постоянно мельтешили перед глазами. Что промежду ними перевешивало чашу весов? Страсть? Безрассудность? Расчет? Симпатия? Удобство? В конце концов мистер Хэрмон побросал за борт половину Одессы, гоняясь за мной. И на этом фоне сам собою спрашивался вопрос: каково ему теперь с Олей? В первом приближении легко. Она не говорила по-английски, поэтому спорить они не могли. И общаться толком тоже не могли. Оля пыталась, но результат был примерно таким: «Дэвид, я люблю тебя. Дэвид, ты очень хорошо, ты очень мило». На что он отвечал: «Нет, это ты очень милая». Ее английский не становился лучше, зато его заметно ухудшался. Как и манеры. Вечером, уходя из конторы, они даже не взглянули, что я сижу за столом, и не попрощались. Мистер Хэрмон страшно быстро меня забыл. В голове не укладывалось, как быстро.