Одержизнь - [144]

И Амелия, одетая в дорожный комбинезон, скачет рядом с ним и весело верещит.

Жиль сияет. Глаза – ярче майского неба. Акеми обнимает его, прижимается тесно-тесно, словно стремясь влиться в его тело, стать им, чтобы никогда не расставаться. Вдыхает его запах, трётся щекой о рубашку на груди. От счастья Акеми трудно дышать, слов не находится, а хочется говорить… сказать…

«Я успею. Ещё успею рассказать самое важное. Сейчас не время. Сейчас просто хочу смотреть, как сияет мой Жиль, мой родной, любимый мальчишка. Мой ками[83]…»

Сумерки по ту сторону лёгких занавесок сгущаются, наливаются тёмной синевой. В прорехах между облаками загораются первые звёзды. Ужин в ресторане подходит к концу, подают чай и сладости. Амелия с восторгом и аплодисментами встречает три шарика мороженого в вазочке с шоколадом и фруктами. Жиль украдкой зевает, клонит голову на плечо Акеми.

– Устал? – спрашивает девушка, поглаживая под столом его руку.

– Это всё Гайтан. Он во всю пасть зевает. Давай ляжем пораньше, а?

– Хорошо. Амелия доест – и пойдём.

– А пойдёмте гулять? – оживлённо предлагает Сорси. – Поболтаемся по ночному городу, посмотрим огни над рекой. Мара говорила, тут неподалёку есть огромное колесо – «лондонский глаз». Давайте сходим посмотреть? А, Гайтан?

Йосеф с завыванием зевает, шлёпает подругу по колену, заставив её вздрогнуть.

– Не, сегодня – спать. Лучше встанем пораньше, я заведу тебя в туман, и это… того. Не при детях.

– Бр-р-р-р… – содрогается рыжая.

– Тебе будет жарко, обещаю. – И ещё один зевок. – Но всё потом. Когда высплюсь.

Ксавье допивает чай, возвращает тонкую фарфоровую чашку на блюдце. Делает над собой усилие, встаёт с кресла. Тянет тут же вернуться обратно, расслабиться, смежить веки. Но спать в ресторане как-то неприлично. Люди сюда есть приходят, не поймут.

– Дорогие мои, не засиживайтесь. Подъём у нас ранний, надо быть в хорошей форме. Амелия, детка, с кем ты сегодня ночуешь? Тебе поставят кроватку в комнату.

– С Жилем! – отвечает перепачканная мороженым девочка. – Я по нему соскучилась!

– Хорошо. Я выйду набрать земли для ящерки и поднимусь в номер.

Ксавье уходит, за ним спешит и Фортен. Они выходят на крыльцо, спускаются по ступеням. Ксавье вдыхает прохладный ночной воздух, оборачивается на библиотекаря.

– Я рад, что мы уезжаем. Но ужасно жаль, что так всё скомканно получилось, – признаётся отец Ланглу.

– Ну, это не ваша вина. Обстоятельства, друг мой, – разводит руками Фортен. – Наверное, я единственный, кому здесь понравилось. Я в восторге от Англии. Совершенно другой мир! Какие роскошные памятники архитектуры! А музеи! И я в жизни не мечтал, что однажды буду общаться с королём другого государства.

– Ему понравился портрет? – спрашивает Ксавье, доставая из кармана лёгкой куртки сложенный полотняный мешок.

– Очень. Я рад, что успел нарисовать его и сделать несколько набросков. Основной рисунок остался у его величества, а наброски я в пути закончу.

Ксавье кивает, присаживается на корточки, быстро бросает в мешок несколько горстей земли с газона, разравнивает после себя почву, и они с Фортеном поднимаются на лифте в номер. Мальчик-коридорный уже там, терпеливо ожидает их, сидя на подоконнике. Спрашивает у Фортена, куда поставить кроватку для маленькой мисс, и Жак пускается в разъяснения. Ксавье относит в номер Гайтана и Жиля мешочек с землёй, возвращается к себе, включает свет и замечает лежащий на прикроватной тумбочке белый конверт со своим именем. Он открывает его, вынимает короткую записку, написанную аккуратным почерком: «В. будет с вами в одном поезде. У проводника рыжая борода и имя Джилрой. Найдите его. М.Т.».

На свету буквы светлеют, теряют чёткость, тают, словно впитываясь в бумагу. Секунды – и в руках Ксавье Ланглу чистый лист. Священник тяжело вздыхает, кладёт записку в конверт и убирает в карман рюкзака. На всякий случай, чтобы не оставлять её в номере. Спустя десять минут Ксавье уж спит так крепко, что даже не слышит, как в соседний номер возвращается остальная часть компании.

Пока Акеми готовит кровати ко сну, а Жиль умывается в ванной, Амелия обходит комнату, трогает шёлковые кисти на занавесках. Выглядывает на балкон – и тут же с воплем выскакивает оттуда.

– Акеми! Акеми, там птичка! – испуганно кричит девочка.

– Пни её, раз она такая страшная! – отвечает из соседней комнаты Гайтан.

Японка подбегает к Амелии, та тут же обнимает её.

– Прогони её, прогони! – просит девочка, утыкаясь лицом в живот Акеми.

– Да что с тобой, малышка? Всего лишь птичка. Пусти меня, я посмотрю.

– Не трогай её! Не трогай! Она плохая, злая! Мама рассказывала про неё! Из неё жизнь выпила ведьма!

Акеми выходит на балкон, возвращается, неся в руках фигурку, которыми англичане украшают газоны: маленькую птицу, раскрывшую крылья на каменном шаре. Амелия тут же прячется за кровать, оттуда кричит, чтобы Акеми немедленно выбросила птичку вон. На вопли девочки является растрёпанная Сорси в одной короткой майке, забирает из рук удивлённой японки фигурку и выставляет птаху за дверь номера.

– Всё! Быстро спать! – строго командует рыжая, толкает дверь в ванную татуированным бедром. – Жиль, хватит плескаться, тут не один ты грязная свинья!