Одержизнь - [145]
Акеми успокаивает Амелию, укладывает её в кровать и гасит свет. Дожидается Жиля, и они вдвоём ныряют под лёгкое тёплое одеяло.
– Прижмись ко мне, – сонно шепчет мальчишка. – Хочу уснуть, целуя тебя в шею. И чтобы волосы нос щекотали…
Он обнимает Акеми, запускает обе руки ей под футболку. Ладони влажные, горячие. Девушка замирает, впитывая волшебное ощущение близости и покоя, наслаждаясь прикосновениями его губ. Сегодня ей как никогда хочется продолжения, но нельзя, нельзя: рядом посапывает Амелия.
– Жиль, – окликает Акеми шёпотом. – Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Жиль… ты спишь уже?
Он не отвечает, лишь дыхание становится спокойнее и глубже. Акеми тихонько улыбается в темноте, поправляет подушку под щекой и тоже погружается в сон.
– …Акеми. Акеми, вставай.
Девушка вздрагивает, сонно щурится. В комнате темно, но Мару Тейлор в алом коротком плаще поверх тёмного платья она видит очень чётко. Та стоит у кровати, протягивает японке руку:
– Идём. Только тихо. Давай скорее, не спрашивай ни о чём.
Как есть, в футболке и трусах, девушка на цыпочках идёт за Марой. Двери в номере открыты настежь, хотя Акеми точно помнит, что Жиль запер комнату на ночь. «Сон. Это сон», – думает девушка, и эта мысль успокаивает её. Она обувает лёгкие туфли в коридоре, выходит за порог. Мара ставит фигурку птички на шаре на стол, оглядывается в сторону кровати Сорси и Гайтана и покидает номер. Двери закрываются за ней с тихим щелчком.
Сорси стискивает подушку обеими руками, зарывается в неё лицом. Всхлипывает, не боясь разбудить Гайтана.
На улице Акеми садится позади Мары на ховербайк, ёжится от холодного ветра.
– Куда мы? – спрашивает она, не надеясь услышать ответ.
– Поговорим. Но не здесь, – отрезает дальнейшие вопросы женщина, и ховер поднимается в воздух.
Акеми крепко зажмуривается, её пугает высота и ощущение беззащитности, крепко держится за пояс плаща Мары. Чтобы отвлечься, девушка считает про себя до ста по-японски, потом назад, потом начинает заново. На пятом повторе счёта ховербайк сбрасывает скорость, снижается. Когда машина касается твёрдой поверхности, Акеми слегка встряхивает.
– Слезай. Иди за мной, – распоряжается Мара.
Девушка осторожно открывает глаза, оглядывается. Странное место. Вроде и каменная площадка, но почему-то за её пределами ничего не видно. Лишь окаймляющие её по кругу ограждения.
– Это крыша, – поясняет Мара. – Поторопись.
В нескольких шагах от ховера виднеется спуск в темноту. Мара Тейлор идёт по ступенькам, Акеми следует за ней. Ступени, темнота, коридор… Всё это будит в памяти воспоминания о Подмирье и Рене Клермоне. По спине прокатывается холодная волна, и Акеми обнимает себя за плечи. Ступеньки под ногами широкие, крепкие. Хоть спуск и долог, шагать легко, особенно если считать про себя, держать ритм. Вот и очередной коридор, и Мара окликает Акеми:
– Направо. И вдоль стены. Мы почти на месте.
– Ты живёшь здесь? – спрашивает японка, и её голос разносится эхом.
– Нет, милая. Здесь мы работаем.
В коридоре загорается приглушённый свет. Акеми видит впереди дверь, успевает отметить, что коридор не прямой, а мягко заворачивает – видимо, идёт по кругу. Мара проводит по электронному замку прямоугольным кусочком пластика, и дверь открывается, уезжая в стену.
– Проходи. Я согрею тебе чаю.
За порогом – огромное помещение с куполообразным потолком. Всюду мерцают огоньки, работающие приборы создают непрерывный тихий гул. Акеми проходит вперёд, разглядывая прозрачные экраны, висящие прямо в воздухе, перешагивая через толстые витки проводов, обходя причудливые аппараты, назначения которых она не может даже предположить.
– Это центр, обеспечивающий работу нейросети. Что это такое – объяснять долго, и я не уверена, что ты поймёшь. Там чуть левее стол и пара кресел, садись, – слышит она откуда-то со стороны голос Мары. – Накинь плед – быстрее согреешься.
Акеми послушно присаживается в низенькое полукруглое кресло, кутается в серый плед. Вслушивается в гудение – пульсирующее, напоминающее тихое мурлыканье. Или биение множества сердец где-то далеко-далеко. Этот звук успокаивает, расслабляет.
Возвращается Мара, ставит на стол маленький чайник и пару чашек. Присаживается в соседнее кресло, разливает по чашкам ароматный тёмный напиток. Отрывисто улыбается Акеми, открывает фарфоровую крышку белой изящной банки, достаёт серебристыми щипцами кусочек сахара.
– Будешь?
Акеми кивает. Мара звенит в её чашке тонкой ложкой, размешивая, пододвигает чай к девушке, сама берёт вторую чашку, закидывает ногу на ногу.
– Поговорим?
– О чём?
– О тебе, конечно. Можно я полюбопытствую? Вижу, что можно. Скажи, милая, чем ты будешь заниматься в Азиле?
Акеми грустнеет. Смотрит в чашку. Там на дне в неярком свете кружатся маленькие чёрные танцоры – обрывки чайных листьев.
– Я не знаю. Постараюсь устроиться на работу. Но я не уверена, что меня возьмут.
– Почему? – удивлённо спрашивает Мара, делает аккуратный глоток из своей чашки.
Акеми поворачивает руку так, чтобы было видно татуировку.
– Из-за этого. Я бывшая заключённая.
– И что – Жиль не поможет тебе устроиться? Я правильно поняла, что твой мальчик – из очень влиятельной семьи?
