Ода утреннему одиночеству, или Жизнь Трдата - [43]
Одна из наиболее частых ошибок, допускаемых женщинами, — это неумение мириться с тем, что мужчины от них отличаются физиологически: возникает впечатление, что они ставят перед собой цель превратить партнера в похожее на себя беспамятное существо, которое живет только изменчивым — климатом, модой и капризами. Джульетта могла расцарапать меня до крови, если я не поворачивал головы в ответ на ее очередное чириканье. Она не понимала, что я не реагирую потому, что чириканье это напоминает мне о ереванских воробьях, мне начинает казаться, что я нахожусь там, а не в Москве. Если б она пела, как соловей, или хотя бы щебетала, как синица, которых в Ереване, несмотря на утверждение Мандельштама, не водится, я, наверно, возвращался бы в наш походный лагерь сразу, теперь же это случалось только после того, как птичий голос сменялся кошачьим — на рычание ее голосовые связки, к счастью, были неспособны. Тогда, оторвавшись от созерцания Лебединого озера[21] или Киевянского моста, я обнаруживал, что сижу напротив стареющей женщины. Но как только Джульетта убеждалась, что мое внимание вновь сосредоточилось на ней, она моментально молодела и начинала сиять, словно фонарь, включающийся от фотоэлемента. Мир, таким образом, полностью зависел от моей воли, от того, смотрю ли я на нее, и если да, то каким взглядом: влюбленно или изучающе, собирая материал для романа. Реализм — это бессмысленное направление искусства, ведущее в никуда; ведь в любом случае все, что я пишу, отражает происходящее внутри меня. Это относится ко всем писателям, в том числе и тем, которые полагают, что отображают действительность. «Война и мир» графа Толстого — это книга не о России и русских, а изложение графских наивно-патриотических взглядов. Писатель, старающийся любой ценой быть объективным, доказывает этим лишь отсутствие мыслей в собственной голове. Социалистический реализм можно было бы назвать коллективной формой скучного мышления, если бы мышление могло быть коллективным. Для писателя существует лишь один мир, который он может развивать, шлифовать и делать видимым для других, — его внутренний. (С преступниками дело в некотором смысле обстоит так же, почему надо в очередной раз воздать должное французам, изобретшим инструмент, позволяющий сократить тело именно на ту часть, в которой берут начало все преступления.) Кант, помимо прочего, был прав и тогда, когда говорил об объективности вкуса: только вкус и может быть объективен, в отличие от действительности, которая всегда является субъективной, потому что отображенная ее картина полностью зависит от того, насколько тонко ее может воспринять сознание.
Женщине, которая не хочет, чтоб ее выкрутили, как лампу, из гнезда и сменили новой, имеет смысл научиться включаться и выключаться соответственно движениям пальцев мужчины. Чтобы удержать мужа, женщина должна укротить свое жадное существо, которое желает, чтобы лампа эта горела сутки напролет. Мужчина только тень собственных мыслей, женщина же в лучшем случае может быть тенью этой тени. Джульетте не хватило терпения подождать, пока у нас потихоньку возникнет общее прошлое, она хотела, чтобы я тоже вцепился в настоящее и пытался бы высосать его, как лимон, но кислое мне никогда не нравилось. Любовь — это чувство, которое подпитывают мысли, но, когда люди изо дня в день вместе, у них не остается времени думать друг о друге. Таким образом, для любви хорошо, если между любящими есть или возникает на время некоторая дистанция. Когда же ее нет, женщина часто не может воспротивиться искушению переделать любовное ложе в прокрустово. Женщина, как машина, работает по простой, неизменной, можно даже сказать, рассчитанной на дурака программе, но машина эта имеет, увы, существенный недостаток: ее невозможно перепрограммировать. Жизнь для женщины словно беговая дорожка, боковую черту которой можно переступить лишь тогда, когда грудь коснулась финишной ленты, поэтому выбор жены важнее, чем выбор мужа, ибо программа мужчины гибче. Все мужья, кроме самых тупых, подчиняются влиянию жены, независимо от того, благое оно или дурное. Поэтому мужчина должен бы перед женитьбой запеленговать, какого рода сигналы, утонченные или примитивные, подает будущая жена. Увы, Программист грубо ошибся, приурочив вступление в брак к такому возрасту, когда разум подавлен гормонами и не способен отличать и оценивать иные сигналы, кроме самых первобытных, сексуальных. Мужчины могли бы жениться в двенадцать-тринадцать лет, когда их восприятие еще чисто, не засорено чувственными импульсами, либо в сорок, но, увы, не все зависит от них. Женщинам, конечно, недостает фантазии, чтобы достойно оценить возможности двенадцатилетнего мужчины, в то же время природная жадность не позволяет им отказываться от брака с теми, кому меньше сорока, и заставляет хватать их еще слишком молодыми. Каждое существо представляет других себе подобными: неизменчивая женщина полагает, что мужчина тоже не подвержен изменениям. Но мужчина не стайер на стадионе, с бесстрастием автомата пробегающий круг за кругом, он словно ветер, о котором никогда не знаешь, откуда он подует завтра. Аскет через десять лет может стать гедонистом, эротоман — пуританином, а лингвист — президентом, и регресс в этой области случается все-таки чаще, чем прогресс, потому что президентов, которые потом стали бы лингвистами, я не встречал.
