Сцена первая
Троцкий(крутит рычаг телефона): Дзержинского!.. Товарищ Феликс, как почта, телеграф? Все заняли? Прекрасно. Теперь главное — удержать взятое. (Дает отбой, звонит снова.) Позовите Бубнова! Кто говорит? Не узнаете председателя Военно-Революционного комитета? Да, я — Троцкий!.. Бубнов?… Докладывай, что у тебя с вокзалами? Под контролем? Смотри, не прозевай Корнилова или кого-то еще в этом роде. Найдется немало царских генералов, мечтающих надеть нам на шею галстук Столыпина. По шоссе до Петрограда им не доехать, грязь да ямы помешают, а вот по железной дороге, политой потом и кровью пролетариата — попытаться могут. (Дает отбой, звонит снова.) Моисей, дорогой, расскажи, где Керенский и иже с ним? Трясутся от страха во дворце? И кто их защищает? Женский батальон? Так чего же вы медлите, неужто амазонок испугались, гераклы?… Хорошо, прислушаюсь. (Кладет трубку.)
Входит Ленин в парике.
Троцкий: Эй-эй, товарищ! Сюда нельзя. Не видите, я занят? Вы думаете, революцию направлять легко? Все нити держу в этих вот руках, как извозчик вожжи. К нему вы тоже на козлы привыкли прыгать?
Ленин: Полно, голубчик Лев Давидович. Не самый я случайный человек в той партии, которая сегодня вершит историю.
Троцкий: Товарищ Ленин? Однако, вы актер.
Ленин: От актера слышу. Быстрей, рассказывайте, что происходит, каковы успехи?
Троцкий: Все идет по плану, намеченному мной накануне. И почта, и вокзалы — наши. Остался Зимний. Матросы и солдаты готовы к штурму. Ждут залпа крейсера «Аврора».
Издали слышится один орудийный выстрел, другой.
Троцкий: А вот как раз и он. (Хватается за телефон.) Моисеюшка, ну что там? Сопротивление слабое? Дворец — наш? А Керенский? Сбежал? Да пусть бежит, кому он нужен! (Кладет трубку.) Все, товарищ Ленин. Временное правительство арестовано, Керенский удрал. Одного не понимаю, как ему из дворца выбраться удалось? Женщиной, что ли, переоделся?
Ленин: Переоделся женщиной? Отличная идея. Так и напишем в завтрашней «Правде».
Звонит телефон.
Троцкий(хватает трубку): Кого? Ленина? Только, товарищ, пожалуйста, покороче, по этому телефону руководят революцией. (Ленину.) Ваш тупой грузин.
Ленин: Он не тупой, а малообразованный. (Берет трубку.) Сталин? Благодарю, власть у нас. Ах заболели? Рекомендую горячее молоко с медом, скоренько поправитесь. (Кладет трубку.) Кто набросает регламент завтрашнего съезда, вы?
Троцкий: Сжальтесь, Владимир Ильич! Тону в делах. Арестовать царя, великих князей — к стенке, национализировать банки…
Ленин: Да-да, понимаю. Хорошо, сам напишу. Ох, Лев Давидович, если б и дальше все так гладко пошло!.. Но вряд ли. Боюсь, будет война. (Уходит.)
Троцкий(один): Война, так война. Соберем революционную армию и разобьем всех врагов. (Хватает трубку.) Але!
Сцена вторая
Сталин: До чего же трудно быть кавказцем! Евреи всегда друг за дружку держатся, русские тоже своего от чужого сразу отличат, а вот кто поможет бедному грузину? На словах в большевистской партии царит дух интернационализма, а на деле все не так. Ленин — моя единственная надежда. Великий человек, для него воистину нет ни эллина, ни иудея. Точно как в евангелии! Впрочем, у него самого не кровь, а гремучая смесь, так что не странно… Кабы не он, не видать бы мне даже этой бездарной командировки за зерном. Москва, мол, голодает. Так я и поверил! На черном рынке продуктов хоть отбавляй. Эх, меня бы на место Дзержинского! Уж я бы с этой буржуазной сволочью поработал! Приползли бы с припрятанным зерном на горбу!.. Да ладно, юг — это тоже неплохо. Там война, можно отличиться. Дали бы армию или хотя бы полк, я б им показал, как воюют соотечественники Багратиона!
Стук в дверь, входит Аллилуева.
Аллилуева: Товарищ Сталин, я принесла вам чаю.
Сталин: Спасибо, Наденька. Садись тут, рядышком, поужинаем вместе, я в Иловайске сухариков купил, там бабы — что им революция, что война, торгуют на перроне всякой вкусностью. Угощайся, дорога длинная и скучная, да и поесть иногда надо.
Аллилуева: Не помешаю? Наверняка вы работали. Речи, статьи. Я читала одну вашу брошюру, мама дала. Вы там так мудро написали про великорусский шовинизм…
Сталин: Написать нетрудно. Но чтобы сравнять с землей тюрьму народов не на бумаге, а в жизни — пришлось поработать. Всю молодость на это положил.
Аллилуева: Да, я помню, как вы у нас, тоже за чашкой чая, рассказывали о своей борьбе. Так интересно было слушать, как вы деньги для партии добываете. Может расскажете что-нибудь еще о юности своей героической? Про эксы, например, или про ссылки.
Сталин: Про ссылки не стоит. Ссылка — штука противная. И об эксах сегодня говорить неохота. Лучше о чем-нибудь красивом. Ты стихи любишь?
Аллилуева: О да, конечно!
Сталин: А знаешь, что в юности я тоже сочинял? В газетах печатали и в книге. Поэты грузинские пророчили мне великое будущее. Но не вышло. Ведь поэзия это в некотором роде примирение с действительностью. Бегство от жизни. А меня тянуло с царским режимом шпаги скрещивать. Правда, я не учел, что борьба это неравная. У тебя перо или, в лучшем случае, бомба, а он целую армию охранки на тебя натравливает, наручники надевает, кандалы, словом — издевается, как может. Но свершилось, воля победила силу.
