Очерки уголовного мира царской России - [11]

   Из этих допросов у меня окрепла лишь уверенность в их обоюдной виновности. Но что было делать? Как доказать ее? Как найти бриллиант? И вдруг меня осенила мысль!

   Вспомнилось мне, что в комнате сторожа стоит большая двуспальная кровать, и я порешил ее использовать. Позвав двух агентов, я объяснил им план действия: завтра, по моему вызову, явится к 12 часам на допрос сторожиха; продержу я ее с час, а они в ее отсутствие проникнут в помещение сторожа; один из них (Панкратьев) подлезет под кровать и зароется там в разном хламе и тряпье, замеченном мною еще при обыске, и пролежит под ней до 8 часов вечера, т. е. до моего прихода; другой же отмычкой приведет замки в первоначальный вид и удалится.

   Сказано - сделано.

   На следующий день я подробно допрашивал сторожиху и, не добившись ничего, с мнимой досадой заявил ей:

   - Черт вас обоих знает! Может, и правда - вы не виноваты!

   Ладно, я выпущу сегодня твоего мужа, но помни, что вы оба у меня под подозрением.

   Отпустив с допроса жену, я через час освободил и мужа, объявив ему, что освобождаю его по закону, хотя в душе считаю его виновным.

   К 8 часам я с агентами явился к собору и постучал в комнату сторожа. Завидя нас, они заметались в панике. Я громко крикнул:

   - Панкратьев, где бриллиант?

   И вдруг к неописуемому ужасу их под кроватью что-то зашевелилось, и вылезший из-под нее взъерошенный Панкратьев радостно рявкнул:

   - В дровах, господин начальник!

   Наступила мертвая тишина.

   - Ты слышишь? - обратился я к сторожу. - Подавай бриллиант!

   - Да врет он, ваше высокоблагородие! Я ничего не знаю.

   - Ну, Панкратьев, рассказывай, как было.

   - Да что же, г. начальник, рассказывать. Залез я под кровать, пролежал с час, пришла женщина, за ней часа через два и мужчина.

   Поставили самовар, сели чай пить, напились, и женщина говорит:

   - Ты бы посмотрел, Дмитрич, все ли цело в дровах?

   - Куда же ему деваться? - отвечает он.

   Однако мужчина вышел наружу и вскоре принес полено. Поковыряли они его, поглядели, - все на месте. Жена и говорит:

   - Ты бы оставил его в комнате, оно вернее.

   А он отвечает:

   - Нет, не ровен час - опять нагрянут. Лучше отнести на прежнее место.

   И отнес. Вернувшись, он принялся с женой сначала смеяться и издеваться над вами, а потом пошло такое, что лучше и не рассказывать, г. начальник. Они, сволочи, пружинным матрацем чуть мне всю рожу не расцарапали.

   - Ну, что ты на это скажешь? - обратился я опять к сторожу.

   - Все это им померещилось! Знать - не знаю, ведать - не ведаю и вас не ругал.

   Пришлось искать в дровяных штабелях, что были выложены у задней стены собора. По свежим следам отыскали приблизительно место, и, рассмотрев и расколов сотни полторы полен, мы отыскали, наконец, драгоценный камень...

   - Г. начальник, - говорил мне Панкратьев, - ради Бога, не Давайте мне больше таких командировок, а то я чуть было не подох: восемь часов отлежал под кроватью, да еще укутавшись грязным вонючим бельем и тряпками. Просто сил моих нет!

   - Тьфу! - и он сочно сплюнул.

Дело Гилевича

   Многолетний служебный опыт заставил меня выработать в себе привычку терпеливо выслушивать каждого, желающего беседовать лично с начальником сыскной полиции. Хотя эти беседы и отнимали у меня немало времени, хотя часто меня беспокоили по пустякам, но я не только выслушивал каждого, но и конспективно заносил на бумагу все, что казалось мне стоящим малейшего внимания.

   Эти записи я складывал в особый ящик и извлекал их оттуда по мере надобности. Надобность же эта представлялась вовсе не так редко, как может подумать читатель. Как ни необъятен, как ни разнообразен преступный мир, но и он имеет свои законы, приемы, обычаи, навыки и, если хотите, - традиции. Преступные элементы человечества связаны более или менее общей психологией, и для успешной борьбы с ними весьма полезно отмечать все яркое, необычное, что поражает внимание. Словом, краткие отметки и записи, собираемые мною, не раз сослуживали мне верную службу.

   Это особенно сказалось в деле Гилевича.

   Началось оно так.

   "Господин начальник, там какой-то студент желает вас видеть по делу, но, смею доложить, он сильно выпивши", - докладывал мне дежурный надзиратель в моем служебном кабинете в Москве, на Малом Гнездиковском переулке.

   "Ладно! зовите!..."

   Через минуту в комнату вошел студент. Неуверенным шагом он приблизился к письменному столу и тотчас же схватился руками за спинку кожаного кресла. Это был здоровый малый, в довольно потрепанной студенческой форме, с раскрасневшимся лицом и с всклокоченными волосами. Он уставился на меня помутневшими глазами и улыбался пьяной улыбкой.

   - Что вам угодно? - спросил я.

   - Извините, господин начальник, я пьян, и в этом не может быть ни малейшего сомнения, - отвечал студент, - позвольте по этому случаю сесть?...

   И, не ожидая приглашения, он плюхнулся в кресло.

   - Что вам от меня нужно? - спросил я.

   - И все... и ничего!

   - Может быть, вы сначала выспитесь?

   - Jamais! Я к вам по срочному делу.

   - Говорите.