Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма - [25]

И он так дерзко тряхнул ржаными своими кудрями, что я подумал:

«Такие… пожалуй, и вправду добьются».

Он повёл меня в лавку, усадил на пустой ящик из-под консервов, запер двери и стал рассказывать. Прежде — при царе — ссыльный «за красный бантик», потом рабочий в тюменских верфях, теперь — простой работник прилавка, он говорил простыми словами, но рассказ его ложился, как мостки через зыбкую тундру.

— Олень — раз, рыба — два, песец — три. На этих трёх китах здесь вся жизнь держится. Вот взялись мы за китов в первую голову. Оленеводческий совхоз устраиваем, бедняков в колхозы сбиваем, борьбу с копыткой да с сибиркой ведём: пропаганда идей и помощь ветеринаров. В пятилетку положено до двухсот тысяч оленей довести в совхозах, и всю бедноту в оленеводческие колхозы объединить. В Обдорске назначено завод строить: замшу будет вырабатывать из оленьих шкур.

Песец — тоже дело надо поставить. Сила ведь — заграница с руками рвёт. Прошлый год песцовый был, как заяц песец шёл. Шестнадцать тысяч песца собрали с одного нашего тобольского севера, — шутка ли? Товар нехитрый, а тоже — поди его возьми! Богачи препятствие делают. Прежде, бывало, богатая самоедка идёт — вся в пуху и колокольчики на руках: дескать, вот она — я, подходи поближе да кланяйся пониже. Теперь — наоборот: прячут всё, самыми бедняками прикидываются. Приедет такой — у него два-три песца. А может это быть? Не может, потому у него оленей тыщи, пастей у него, капканов по всей тундре раскинуто, все орудия производства в его руках. Так он чего делает: он в этой фактории три песца продаст, в другой — три: это чтоб не знали, какой он богатый есть. А десятка два шкур с подручными бедняками в Уральские горы пошлёт. Там у них тайные скупщики, частники берут, — шут их знает, как ещё уцелели! А государству, социалистическому хозяйству — убыток.

Песцовый промысел тоже на рельсы ставим. Собачку вот придумали новую — не знаю, что выйдет, а так думаю: добьёмся же своего. Песцовому звероводству фундамент закладаем: видали кормлёнков? Тоже образцовую государственную песцовую ферму устроить проектец есть: для примеру. Ловушки надо придумать такие, чтобы никакой зверь добычи травить не мог. Капканы свои теперь, не заграничные, — должно на всех хватить. Вот только не наладились ещё настоящие делать: не держит ничего пружина. Вы там об этом доложите, в центрах-то. Пускай проверят да покрепше сталь дают.

Ещё скажу: рыбная ловля. Спору нет: по этой части последние годы толково взялись. Такую культуру астраханцы показали — тут и не снилось никому. Однако есть возражение. Тоже вы в центре, в Свердловском, к примеру, Комитете Севера поговорите насчёт этого. Дело такое: мéли тут кругом. Есть, конечно, зерлá, да их не больше десяти процентов, а то всё салмы. Юг как начнёт дуть — вся вода уйдёт, на семь вёрст ходит народ от берега.

А рыбницы у нас теперь моторные. Стук от них по воде идёт далеко, рыбу распугивает. И ещё — нефть пускают. Была бы глубь — ничего, а с мелкого места вся рыба уходит. Раньше я так полагал: оппортунизм это, оппортунисты про вред моторок выдумали, чтоб, значит, по старому способу рыбу ловить. Однако сам теперь задумываюсь: может, и так.

Самоеды — у них свои приметы. Они знают, в каком году здесь рыбе не быть, в каком — быть. Рыба, говорят, бывает здесь три года подряд. Потом два года отдыхает. В прошлом годе, как сюда приехал, я и подумал: оттого и нет второе лето рыбы, что время ей отдыхать. А самоеды мне говорят: гляди, будущий год придёт, рыба опять уйдёт. Она, говорят, стукалок этих никак не терпит. По-ихнему и вышло: весной пришла рыба, и вот как вымело. Тут меня сомненье и взяло: а может, в самом деле местные такие условия. Надо бы поверку сделать, опыты, как говорится, поставить. Ясно, сразу нельзя, чтоб всё хорошо. Но добьёмся, не может быть, чтоб не добились.

* * *

Когда выходил я из лавки, был уже вечер. Собеседник мой выскочил на крыльцо и ещё крикнул мне вдогонку:

— А оснастка рыбницам нужна не астраханская, непременно норвежская. Потому ветров постоянных здесь нет, переменные здесь ветра. Вы в Комитете Севера об этом тоже поговорите.

И я опять подумал:

«Таких побольше — добьются».

* * *

Я застал Валентина за чаем с хозяином.

Кочетов, как все портные, склонен к философии и цветистым выражениям. Безостановочную речь свою он то и дело перемежал двумя никчемными и каждый раз неожиданными словечками: «вообще напежить».

— Я двадцать три года, — говорил Кочетов, — двадцать три года, вообще напежить, служил у крупного эксплуататора, у американского капиталиста Зингера. Делец был — куда там нашим купцам: размах. Ну, однако, таких делов, вообще напежить, как нынешние, не мог. Подумать надо: ведь целину подымать. А какую, позвольте вас спросить, целину? Целину жизни, больших, вообще напежить, тысячелетий пласты. А целина та вечной мерзлотой скована, и в той вечной, вообще напежить, мерзлоте люди со всей своей жизнью вмёрзли, подобно как ископаемый допотопный зверь мамонт.

В старинных книгах чего только не брехали на самоедцев. Не интересовались? Прежде ндравилось мне, я и на память затвердил. Писалось: «летние месяцы живут в море, а на сухо не живут того для: того же месяца понеже тело от них, вообще напежить, трескается и они тот месяц в воде лежат, а на берег не могут вылезти». Слыхали такое, а? Да ни один самоедец и плавать-то не умеет, купаться их палками не загонишь. Моется самоедец один-единственный раз в жизни: когда на свет родится, мать его водицей али снегом ополоснёт — вот тебе и всё, вообще напежить, купанье. Мыло в интегральной лавочке берут, покупают мыло, и очень даже любят. А зачем, думаете? Глаза лечить! Глаза у них у всех больные: дым в чумах и грязища. Так они глаза мылом трут: щиплет, вообще напежить, он и доволен, самоедец-то. Малые дети, а чтоб сказать — несознательные, этого нет. Вполне к развитию способный народ, все работники про это вам подтвердят.