Очерки прошедших лет - [28]

Все дела вне дома падали на дочь. Вскоре жена перестала провожать мужа. По-видимому, она болела, хотя и прежде печальна была всегда. Впрочем, какие только беды не могли бы случиться в этой семье — мы это знаем, — ведь они были из дворян. А дочка была всегда бодра и как-то тихо весела. Мы с Милой ею восхищались. Шли годы, она кончила университет и осталась там ассистентом. А мы все думали — а кто будет прекрасный принц? Но мы никого никогда не видели. Однако наше обожание не проходило. Как-то в третьем классе мы построили у них во дворе из тающего снега Кремль. Мы тогда проходили историю Москвы. Мы так увлеклись работой, что спорили очень громко. Ирина выглянула из окна и с любопытством взглянула на нашу работу. Потом она вышла и объяснила, какие соборы и дворцы расположены в Кремле. И про кремлевские башни тоже. Мы там никогда не бывали.

И вот мы узнаем, что Ирина выходит замуж и уезжает в Ленинград. Влюбленность заставила меня преодолеть робость. В то время я увлекалась составлением композиций из засушенных цветов. Я наклеила траву, цветы и листья на лиловую бумагу. Травы и листья располагались под углом, как под порывами ветра. Я пошла к ней и позвонила в дверь. Ирина открыла мне. Я стояла решительная, хотя и покраснела. Она пригласила меня войти. В доме никого не было. Возможно, ее родители уже умерли тогда? Сказать стыдно, но я не помню. В то время смерть старых с моей точки зрения людей казалась естественной.

В доме беспорядок сборов. Ирина с благодарностью приняла мой дар и пригласила выпить чаю. И рассказала историю своей любви с первого взгляда: «Я села в поезд, идущий в Ленинград. В купе оказался человек, сразу привлекший меня. Мы разговорились, и у нас мгновенно родилось ощущение, что мы знаем и любим друг друга всю жизнь. Все, о чем мы говорили, казалось, уже знаем, чувствуем. Его глаза говорили мне об этом. Мы говорили всю ночь, стоя в коридоре. Мы держали друг друга за руки и к утру решили — мы будем вместе всю жизнь. И что замечательно, так же было у моих папы с мамой — они познакомились на выпускном балу в маминой гимназии, куда папу случайно привезли друзья». Больше я Ирину не встречала…

Еще одна красавица

Это воспоминание совсем мимолетное, но впечатление от красоты этой дамы живо и поныне. Мы с мамой в гостях у незнакомых мне людей. Мама что-то сшила или подогнала для хозяйки дома, и она решила нас пригласить. За столом с винами и закусками женщина. Она полновата, высока ростом. На ней, по моде тех лет, короткое черное бархатное платье с глубоким вырезом, почти декольте, которое обнажало ее пышные плечи и грудь. Длинное жемчужное ожерелье завязано узлом на груди. Она была настоящей красавицей, с прекрасным цветом лица и правильными чертами. Когда она улыбалась, обнажались десны, но и это казалось почему-то прелестным. Что она говорила, было совершенно неважно — все казалось умным и интересным. Полные красивые ноги с круглыми коленями и узкие щиколотки обтянуты шелковыми чулками. Вокруг нее несколько мужчин, тоже очень хорошо одетых. Эти люди были явно из нэпманов. Никаких событий этого вечера не помню. Но когда я читала «Войну и мир», внешность Элен Безуховой напоминала эту женщину.

Лето в Тирасполе

Мне пять лет. Разговор о поездке летом в Тирасполь начался еще зимой. За окном мороз, ветер, снег, а мама вспоминает теплынь, горы арбузов и какую-то другую, неведомую, радостную жизнь. В Тирасполе у нас дальняя родня. Приближается мамин отпуск. Суета со сборами, трудности с билетами, какие-то узлы, ведра, корзины. И мы наконец в переполненном, душном вагоне. Понемногу все вещи распиханы. Корзины в головах. Деньги, зашитые в мешочек, приколоты к маминой нижней рубашке.

Я впервые на дальнем поезде. Я на верхней полке, смотрю неотрывно на пробегающие телеграфные столбы, птиц на проводах, мелькающие поляны, леса, речки. Смеркается. Зажигаются огоньки в окнах пробегающих мимо деревушек. Становится грустно — там кто-то живет, а я их и они меня никогда не узнаем. А утром вместо русских деревянных изб беленькие сверкающие мазанки, окруженные палисадниками. А в палисадниках белые, розовые, красные цветы — мальвы на высоких стеблях.

Приезд в Тирасполь не помню. Но нашу небольшую мазанку, с чем-то вроде кухоньки, с небольшим крыльцом помню очень хорошо. В дом мы практически не заходили — вся жизнь проходила во дворе. Тетя — шумная, громогласная, растрепанная, с большим пучком волос, из которых все время выпадают шпильки, в засаленном на животе платье. Жизнь наша с самого утра во дворе сосредоточена вокруг очага — железной плиты, уложенной на большие камни.

Несколько раскидистых деревьев защищают от палящего солнца. Под старой грушей вкопан большой стол с двумя лавками. Еще во дворе колодец с низким срубом. Туда, пугает меня мама, можно упасть и утонуть. Когда мама опускает в колодец ведро на веревке, я стою поодаль. От колодца веет глубиной и прохладой. Говорят, что днем из колодца видны звезды. Утром прохладно. День начинается с растопки очага. На плите два больших котла. В одном варят кукурузную кашу — мамалыгу. Горячая каша, щедро политая подсолнечным маслом, дымится в моей миске. Масло пахнет жареными семечками. В другом котле готовят к обеду борщ. Мама в ступке растирает сало с чесноком, чистит свеклу, морковь. Нам при этом всегда перепадают сладкие хрустящие морковины. В борщ кладут укроп, перец, лавровый лист. На краю плиты закипает ведро компота — это падалки яблок, груш, слив. Здесь вообще пьют охлажденный в колодце компот. Столь излюбленный в Москве чай тут не в чести. «И за что москвичи чай любят? Одна вода», — комментирует тетя.