Очерки по русской семантике - [126]
Отсюда, из устной художественно-поэтической традиции, из былины, песни, сказки, считалки, загадки таутонимические именования приходят в разговорную речь и получают там широкое распространение. Ср.: «Блиноеду барину, прекрасной Василисе и любезнейшему Котафею Котафеичу нижайший поклон» (А. Чехов – М. В. Киселевой, 17 февр. 1889 г.). Ср. также в литературных отражениях: «– Кажется, метель по всей магистрали. Мой котофей-котофеич не зря нос под хвостом держал…» (А. Безуглов. Ю. Кларов. Покушение, XXIII); «В июне по-мартовски голосили коты-котовичи: затыкай уши ватой» (О. Смирнов. Скорый до Баку); «Сколько, бывало, нареканий услышишь от рыбаков в адрес ерша-ершовича. Порыбачить спокойно не дает» (С. Николаев. Где же ерш? // «Призыв». 16 июня 1973 г.); «…потом минут десять мы ползали по колючему малиннику… в надежде, что наткнемся на Ежа Ежовича» (Ф. Абрамов. Из рассказов Олены Даниловны) и др. под.[187] Свидетельствуемый этими примерами разнобой в написаниях таких именований говорит об отсутствии для них хотя бы стихийной – некодифицированной – нормы и, следовательно, об устном источнике их цитации.
За этими фактами стоит, однако, нечто большее, чем фольклорная традиция использования нескольких ставших общенародными таутонимических именований. За ними стоит национальная традиция персонифицирующего именования животных как частного вида персонифицирующего именования, являющегося одним из важных элементов русской национальной культуры. Здесь следует различать две типичных жизненных ситуации.
Одна характеризуется тем, что животное сразу получает двухкомпонентное именование тауто– или гетеронимического типа. Так, собаки в доме А. С. Суворина были названы именами персонажей «Каштанки» – гуся Ивана Ивановича и кота Федора Тимофеевича (Вопросы литературы, 1977. № 2. С. 186), причем последнее является воспроизведением имени кота, жившего в доме Чеховых (Вопросы литературы, 1980. № 1. С. 139). Так, гусь, подаренный В. А. Гиляровским В. М. Лаврову, был назван в честь дарителя Василием Алексеевичем (В. А. Гиляровский. Москва газетная), а попугай Иван Демьянович (А. Чехов. Драма на охоте) получил это имя по сходству его носа с носом деревенского лавочника Ивана Демьяновича. Во всех таких случаях имеет место «перенесение готового именования», аналогичное известному в антропонимической практике «наречению имени в чью-либо честь». Внешний наблюдатель, от которого скрыты мотивы выбора именования, может воспринять общую картину как проявление неограниченной свободы выбора патронимического компонента, тогда как с позиции нарекающих этот компонент в каждом данном случае жестко предопределен избранным целым.
Другая ситуация отличается тем, что однословное имя животного – для выражения шутливого или серьезного обращения, уважения, иронии и т. п. – включается в двухкомпонентную модель «имя + отчество». При этом возникнет задача выбора патронимического компонента, получающая у открытого множества именующих одно и то же решение – в виде именования, построенного по таутонимическому типу: «Ваське моему большая честь: на днях я прозвал его Василием Васильевичем Кацеусом…» (В. К. Кюхельбекер – Н. Г. Глинке, 19 октября 1834); «Кланяюсь Вашему дому с чадами, домочадцами, кончая Апелем и Рогулькой» (А. П. Чехов – Н. А. Лейкину, 3 февраля 1886) и «Прощайте и будьте здоровы. Апель Апеличу наше нижайше» (А. П. Чехов – Н. А. Лейкину. 30 июля 1886). Таким же образом собачка Мосявка шутливо-уважительно именуется Мосявой Мосявовной (В. А. Гиляровский. Москва газетная), а медведь Фомка – Фомой Фомичом (Е. Прокофьева. Фомка). Примеры такого рода могут быть неограниченно умножены.[188]
Имеется, однако, и реально используется и другая возможность – образование окказионального двухкомпонентного персонифицирующего именования присоединением к имени патронимического компонента Иванович (Ивановна): «…почтеннейшему Апель Иванычу нижайший поклон» (А. С. Суворин – Н. А. Лейкину, 22 июня 1886). Образуемые окказиональными вариантами типа Апель Апелич-Апель Иваныч пары шутливых разговорно-бытовых персонификаций являются точными соответствиями фольклорных пар типа Котофей Котофеевич – Котофей Иванович (ср. параллельное использование обоих вариантов в одном тексте [ПСП 1979: 157–158]), Михаил Михайлович – Михаил Иванович (о медведе),[189]Воспа Восповна – Воспа Ивановна и др. под.[190]
Вторые члены таких пар вводят нас в обширный круг фольклорных персонификаций природных объектов (Дунай Иванович ж Дон Иванович), стихийных сил природы (Гром Иванович и Мороз Иванович), домашних и диких животных (Хавронья Ивановна и Лисавета Ивановна), болезней и целебных средств (Воспа Ивановна и роса Соломония Ивановна), защитников и покровителей (Петр Иванович – св. Петр и день св. Петра) и мн. др. (см. подробнее [Пеньковский 1976: 86–89], а также в наст. изд. с. 319–320). В своей изначальной совокупности такие именования пунктирно очерчивают границы «своего» мира в составе русского фольклорного универсума, противопоставляясь гетеронимическим именованиям иных типов, называющим «своих» героев (ср.:
