Очерки на разных высотах - [36]

Ну, а что же было потом, после распределения? Все, как обычно — защита диплома и госэкзамены. Но выпускного вечера, этого последнего и самого долгожданного события студенческой жизни я дожидаться не стал, поскольку мне было поручено ехать в Душанбе (тогда это был Сталинабад) во главе передовой группы нашей альпинистской экспедиции. Свидетельство об окончании МГУ (красный диплом, между прочим) мне друзья привезли в базовый лагерь в ущелье Гармо на Памире. Там же я узнал, что по месту моей работы в г. Темиртау мне надлежит быть не позднее первого августа. В противном случае против меня может быть возбуждено уголовное дело — уклонение от распределения ничуть не лучше уклонения от призыва в Советскую армию!

Не могу сказать, что все это меня тогда беспокоило — ведь я уже попал в горы Центрального Памира, а это и было для меня главным событием жизни в то лето. Тем более, что у нас в горах к первому августу только-только начинала разворачиваться спортивная работа: заброска снаряжения в верхние лагеря, разведка маршрутов, акклиматизационные выходы и, признаться, тогда я даже не вспоминал про то, что у меня также есть определенные обязательства перед родным государством.

Район Гармо в те времена был почти нехоженным, и было очень интересно просматривать маршруты на безымянные вершины-шеститысячники, планировать выходы и координировать работу сразу в нескольких ущельях. Первые восхождения — первые успехи, погода все время замечательная, настроение — отличное. А тут еще неожиданная находка — где-то в одном из верхних цирков ледника Беляева моя группа вдруг обнаружила крутой ледник, спадающий с Памирского фирнового плато, который казался вполне пригодным для подъема. Дело в том, что в то время это плато оставалось одной из немногих географических загадок Памира. Расположенное на высоте 5800—6000 метров и огромное по размерам (примерно 12 х 2 км), оно представляло центральный узел питания рек средней Азии, но точного описания его не было и было неясно, каким образом можно до него добраться?

Когда я рассказал о нашей неожиданной находке на тренерском совете, было решено, что необходимо детально разведать возможность подъема на плато. Если там действительно обнаружится выход, то тогда основной целью нашей экспедиции станет освоение этого маршрута. Для начала наверх была немедленно снаряжена разведгруппа в составе А. Балдина, К. Туманова и меня. Мы поднялись в верхний цирк ледника Беляева к началу предполагаемого подъема на плато, провели там пару дней, наблюдая за состоянием ледовых склонов и фирновых полей, убедились, что выход на Памирское плато там действительно просматривается и побежали вниз, чтобы сообщить о результатах разведки и более основательно подготовиться к основному выходу наверх.

Но всем этим планам не суждено было сбыться, так как горы приготовили для нас совсем иной сценарий событий. Мы уже подходили к базовому лагерю на Сурковой поляне, как вдруг увидели взлетевшую красную ракету, а следом — еще одну. Это могло означать только то, что произошел несчастный случай, и все должны спешить на помощь. Еще через час мы добрались до лагеря и узнали, что не вернулась к контрольному сроку группа Романович—Михайлов—Тищенко, которая делала восхождение на Пик Патриот (6300 м). Никакой связи с группой не было и, стало быть, спасотряду надлежало немедленно выходить наверх. Первая группа спасателей — восемь человек — должна была выходить немедленно, чтобы как можно быстрее подняться на высоту около 6000 м по гребню пика Патриот, где последний раз видели группу. Наша тройка, Туманов—Балдин—Смит была тут же включена в состав этого отряда. О последующих событиях, неожиданных и трагических, и о том, что дальше случилось со всеми нами, я подробно рассказал в первой главе своей книге «Мои друзья и горы. История одной команды». Здесь скажу только о некоторых особо запомнившихся эпизодах.

На четвертый день подъема по маршруту пропавшей группы, мы подошли к снежному склону, который вел к вершинному гребню пика Патриот. И где-то посредине этого склона мы вышли на след отрыва огромной лавины, оборвавшей полузаметенную цепочку следов группы, спускавшейся с гребня. Здесь нам все стало ясно: очевидно, наши друзья, Алексей Романович, Вадим Михайлов и Игорь Тищенко, спускаясь в условиях сильнейшей непогоды и отсутствия видимости, вышли на этот склон и там были сметены лавиной. След этой огромной лавины уходил куда-то далеко вниз на ледовые сбросы и далее в верхний цирк бокового притока ледника. Остаться в живых у них не было ни малейших шансов. Мы убедились и в том, что нет никакой возможности спуститься сверху к месту их предполагаемого падения.

В тот вечер в палатках не было вообще никаких разговоров и царило подавленное настроение. Хуже всего было Саше Балдину — дело в том, что Вадим Михайлов был его ближайшим другом: и в школе, и в Институте, и по жизни. Саша с трудом сдерживал рыдания и видно было, что происшедшее для него — не просто несчастный случай в горах, а личная трагедия.

А на следующий день, ближе к вечеру, когда мы, раздавленные и опустошенные спускались вниз, горы снова решили нас наказать: на крутом снежном склоне сорвался Леня Шанин, а за ним страховавший его через ледоруб Сергей Репин. У нас на глазах они покатились вниз за перегиб, туда, где нависал ледник с трещинами и ледопадом. Все происходило совершенно беззвучно и как-то заторможенно, как в замедленной съемке и от того казалось неправдоподобным.