Очерки на разных высотах - [30]

«Шесть дней в мае», с 4-го по 9-ое мая — эти дни Е.И. выделил, как ключевые в своем рассказе об экспедиции. Что же реально происходило в это время?

С самого раннего утра 4-го мая в базовом лагере все напряженно следили за тем, что делается на самом верху Эвереста. По плану в этот день должна была состояться первая попытка достичь вершины Эвереста силами ударной двойки, Эдик Мысловский и Володя Балыбердин (Бэл). Их путь начался 27-го апреля, когда они вышли из базового лагеря на леднике Кхумбу с тем, чтобы через несколько дней добраться до лагеря IV на высоте 8300 м. Далее им предстояло проложить путь до выхода на Западный гребень и установить там последний лагерь V (8520 м), что и было выполнено 3-го мая. На следующий день на утренней связи Бэл сообщил Тамму, что они выходят наверх. После этого рация надолго замолчала, и в базовом лагере воцарилось тревожное ожидание.

Нам трудно себе представить, какие чувства испытывали те, кто был тогда, так сказать, на острие копья, приближаясь к заветной вершине Эвереста. По тем немногим словам, что сохранились в их записках, и главное, по их тону, можно судить, что они смертельно устали и не испытывали ничего похожего на эмоциональный подъем от мысли, что вот наступил последний решающий день, когда они вот-вот могут достичь цели своей альпинистской жизни. На самом деле, просто безумно хотелось, чтобы поскорее настал тот момент, когда им более не надо будет идти вверх и закончатся их затянувшиеся испытания Горой.

Но путь до вершины показался им невероятно длинным — слишком много было потрачено сил за предыдущую неделю. Временами казалось, что никогда не будет конца этому чертовому гребню. Почти восемь часов восходители не выходили на связь, но вот где-то около 14 часов по рации послышался голос Бэла, который звучал совершенно необычно: «Евгений Игоревич, идем и идем вверх, каждый пупырь принимаем за вершину, а за ним открывается новый. Когда же, наконец, все кончится?». И вдруг, через какие-то полчаса, тот же усталый голос Бэла запросил Тамма: «Впечатление такое, что дальше все идет вниз. Как Вы думаете, это Вершина?».

Вот так прозаично завершался этот невероятный по трудности путь Эдика и Володи, последний этап которого начался неделю назад, когда они вышли из базового лагеря, полные сил, надежд и решимости довести до конца многонедельную эпопею осады Эвереста. По признанию и Эдика, и Бэла, в этот долгожданный миг победы, они не испытывали никаких особых эмоций, разве что облегчение от того, что больше не надо идти вверх. Ну, а что Тамм? Женя — человек редкой выдержки, но в тот момент он бросился вон из палатки, чтобы как-то в одиночестве перебороть нахлынувшие разом эмоции. Потом он признавался, что в тот момент он ощутил нечто вроде освобождения от колоссального груза, что давил на него все последние недели.

Дело в том, что помимо обычного беспокойства руководителя за тех, кто был на Горе, для Е.И. все усугублялось еще одним и очень необычным обстоятельством. Так случилось, что в Москве на последнем этапе медицинского контроля врачи вдруг забраковали Мысловского. Как припоминал Тамм, этот запрет был какой-то половинчатый. Мысловскому не запрещалось участие в экспедиции, но руководству экспедиции была дана директива: не выпускать его выше 6000 метров. И Тамм, и Овчинников были категорически не согласны с подобным запретом. В течение всего начального периода работы экспедиции Эдик без устали участвовал в обработке маршрута, установке высотных лагерей и в грузовых ходках на высоту до 8000 метров и зарекомендовал себя, как один из лидеров команды. Но для Москвы это все выглядело неубедительно — ведь запрета никто не отменял!

И вот уже накануне последнего выхода связки Мысловский-Балыбердин в адрес Тамма от имени советского посла в Непале было передано требование «точно следовать приказу, запрещающему Мысловскому подниматься выше 6000 метров». В дополнение ко всему, в Катманду был командирован с особыми полномочиями Ильдар Азизович Калимулин, который, в свою очередь, напомнил о существовании такого запрета. Это заставило Тамма послать в адрес Калимулина радиограмму, с подробнейшим изложением состояния дел и обоснованием оправданности и необходимости полноценного включения Эдика в работу команды. Объясняя свое «неподчинение» требованиям центра, Е.И. сообщал: «…я должен был либо слепо, повторю слепо и трусливо руководствоваться директивой и снять с восхождения одного из выявившихся лидеров…, либо исходить из здравого смысла, условий на месте и интересов основной задачи. Я, естественно, выбрал второй путь и менять свое решение не могу. Не вижу для этого оснований. Очень прошу до конца экспедиции не возвращаться к этому вопросу». К чести Ильдара Азизовича, надо сказать, что он доверился аргументации Тамма и больше к этому вопросу не возвращался. Но ведь, на самом деле, этот вопрос не был снят и теперь, как вспоминал Тамм: «…этот пресловутый запрет висит над нами, как дамоклов меч, и мешает спокойно работать».

Но вернемся к ситуации, когда Эдик и Володя завершили свой путь на вершину и теперь им предстояло собраться с силами, чтобы благополучно спуститься до пятого лагеря. Вспомним, что им потребовалось восемь часов, чтобы дойти до вершины из этого лагеря. Путь вниз требовал не меньших усилий, а ведь уже не оставалось того «завода», что гнал их наверх, и организм, казалось, уже полностью выработал все свои ресурсы. К тому же, кислород был на исходе и светлого времени оставалось не более, чем на пару часов. Сначала Эдик и Бэл надеялись, что как-нибудь справятся сами, но постепенно стали осознавать критичность ситуации… Чтобы читатель почувствовал, насколько был исполнен драматизма конец дня 4-го мая, позволю себе привести довольно обширные цитаты из Таммовских «Шести дней в мае», с некоторыми неизбежными купюрами и дополнениями: