Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг. - [8]

Шрифт
Интервал

уже не мог, произнести любимый и лихой командир первого эскадрона, майор Булыгин, упавший с прострелянным горлом. Пальба частая враздробь кипела и левее кургана, где второй эскадрон, заняв обрыв и ямы, горячо осыпал пулями плотину. После трех, четырех залпов все тронулось на калу: первый эскадрон, приняв немного вправо, направился к мельнице против входа; второй эскадрон, под начальством прапорщика Фадеева, завладев глубокими оврагом, загибавшимся концом к плотине, придвинулся по нем как можно ближе и, внезапно появившись перед стеной, окружавшей калу, захватил ее, вбежал на высокую плотину и воспользовался возможностью хорошо обстреливать отсюда часть калы и длинный, узкий дворик, который уже анфилировался продольным огнем драгун 1-го эскадрона, подбежавших ко входу в калу.

Перекрестный огонь поставил текинцев в опасное положение, и они кинулись в ворота, провожаемые нашими выстрелами с самого близкого расстояния. Соблазнились драгуны и кинулись было за хвостом бегущих, но когда, встреченные в узком входе толпою текинцев, переделе погибли, опять бросились на плотину и огнем стали снова поражать засевших во внутреннем дворе, а правый эскадрон, спустившись в овраг [18] огибающей калу вместе с казаками, поспешно двинулся в обход.

Вслед, за этими первыми минутами боя, подъехал к входу генерал Петрусевич:

— Как у вас идут дела? — спросил он.

— Ворвались было в калу, отвечал прапорщик Фадеев, но текинцев там так много, что наши не выдержали и теперь обстреливаем внутренность калы.

— За мной! крикнул генерал и, в сопровождена князя Эристова, командира сводно-казачьего полка, ординарцев: вольноопределяющего Гернгроса и драгунского унтер-офицера, на конях, окруженный спешенными драгунами с прапорщиком Исаевым, протискался сквозь узкий проход в калу. Пули роем встретили незваных гостей, а из постройки, находившейся левее входа, раздались выстрелы в упор, и, раненый в живот, генерал Петрусевич начал падать, но, поддерживаемый окружавшими его и обороняемый нашими драгунами, он, со всеми остальными конными и раненым Гернгросом, был, можно сказать, вытеснен из выхода лошадью назад за невозможностью повернуть коней; таким образом, и вторая попытка занять внутренность калы была неудачна.

Когда раненый генерал Петрусевич был отнесен к коноводам, драгуны были не в очень выгодном положении: продолжать бой перестрелкой почти не было возможности, патроны значительно уменьшились. Атака была необходима. Собрались молодцы-драгуны 2-го эскадрона, перекрестились и в третий раз ухнули сквозь ворота… Началась резня… Ни столпившиеся около ворот текинцы, ни пальба со всех сторон и из-за запертых дверей внутренней стены, за которой скрывалось много защитников, — ничего не помогло. Драгуны работали без устали в первом узеньком дворике, заливая его кровью текинцев. Недолго продолжалась эта свалка: отважный противник дрогнул и кинулся в противоположную сторону, за уголь высокой стенки Внутренней калы, но было поздно: известный в нашем отряде своею храбростью князь Голицын с казаками, а поручик Нахичеванский с 1-м эскадроном драгун, уже вышли из оврага и загородили им дорогу. Видя безвыходность своего положения. Текинцы, с ятаганами в руках, пригнувшись, чтобы уменьшить цель и хоть сколько-нибудь прикрыться за низкой стеной, кинулись на встречу загородившим выход, но залп за залпом из-за стен, едва не в упор, убавлял число их с [19] необыкновенною быстротою и заваливали трупами все пространство между стеною калы и глиняною оградою. После этого князь Голицын двинулся в сады. Не смотря на то, что поручик Берг, отлично пристрелявшийся по садам из Правофланговой калы, отбивал текинцев, спешивших на помощь из крепости, все-таки остававшиеся были подкреплены и, заняв места за деревьями, ожидали нашего нападения… Вскоре гикнули казаки в шашки, и все не успевшие убежать так и остались за деревьями, словно спать легли, прикрывшись красными платками.

С занятием садов дело еще не кончилось: в то время, как казаки поглядывали во все стороны и, держась кучами, постоянно подмечали скрывавшихся текинцев, в первом дворике калы шла по-прежнему редкая, но безостановочная пальба. Там не были истреблены еще все стрелявшие из закрытых мест; выстрелы из саманных куч, из-за гребня обрыва, заставляли драгун разыскивать их везде; там дверь, ведущая в главную часть калы, еще была заперта и выстрелами из-за нее уже свалено не мало драгун, а за нею скрывалось значительное количество текинцев. Это последнее обстоятельство особенно возмущало князя Голицына: он, не обращая внимания на пули, вылетавшие отовсюду, верхом объехал кругом калы, отыскивая другого входа, влезал на стену, затем поскакал к конно-горному взводу, чтобы предложить пробить стену, но и тут неудача: все заряды были расстреляны. Неизвестно, что предпринял бы он еще, если бы со стороны коноводов не раздался сигнал отбой повторенный несколько раз. Через некоторое время с той же стороны послышался голос полковника Арцишевского: «Отступать!» Подъехав к кале он несколько раз повторил то же приказание; после этого драгуны и казаки принялись за окончательный розыск своих раненых и убитых, а затем стали примыкать а своим коноводам, оставляя в кале кровью залитые дворики и текинцев, засевших за запертою дверью.


Рекомендуем почитать
Rotten. Вход воспрещен. Культовая биография фронтмена Sex Pistols Джонни Лайдона

Сумасшедшая, веселая, протестная, агрессивная автобиография отца британского панка Джонни Лайдона. Солист легендарной панк-группы Sex Pistols, более известный как Роттен, рассказывает полную историю своей жизни, начиная с неблагополучного детства и заканчивая годами рассвета в статусе настоящей иконы панка и культового явления в музыке, культуре и моде. Почему Роттен ненавидел Нэнси Спанжен, презирал Вивьен Вествуд, а к Сиду Вишесу относился как к ребенку? Чего Sex Pistols стоило постоянно играть с огнем и ходить по самой грани допустимого, оставаясь в топе рейтингов и под прицелом вездесущих медиа? Обо всем этом в первой автобиографии легенды.


Стойкость

Автор этой книги, Д. В. Павлов, 30 лет находился на постах наркома и министра торговли СССР и РСФСР, министра пищевой промышленности СССР, а в годы Отечественной войны был начальником Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии. В книге повествуется о многих важных событиях из истории нашей страны, очевидцем и участником которых был автор, о героических днях блокады Ленинграда, о сложностях решения экономических проблем в мирные и военные годы. В книге много ярких эпизодов, интересных рассказов о видных деятелях партии и государства, ученых, общественных деятелях.


Дебюсси

Непокорный вольнодумец, презревший легкий путь к успеху, Клод Дебюсси на протяжении всей жизни (1862–1918) подвергался самой жесткой критике. Композитор постоянно искал новые гармонии и ритмы, стремился посредством музыки выразить ощущения и образы. Большой почитатель импрессионистов, он черпал вдохновение в искусстве и литературе, кроме того, его не оставляла равнодушным восточная и испанская музыка. В своих произведениях он сумел освободиться от романтической традиции и влияния музыкального наследия Вагнера, произвел революционный переворот во французской музыке и занял особое место среди французских композиторов.


Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.


«Еврейское слово»: колонки

Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.