Очень приятно, Ниагара. Том 1 - [21]

Притупив бдительность на мой счет, достопочтенная публика предалась разгулу и разврату, как и положено. Оказалось, что две настороженные самки, кроме естественного желания быть истинными королевами бала, наперебой добивались сексуального внимания одного и того же мужчины, – добротно вытесанного крепыша невеликого роста и смазливого вида. Наблюдать их позиционный поединок стоило десяти походов во второсортный театр на третьесортную постановку. Борьба за благосклонность альфа-самца усугублялась разницей в возрасте, габаритах и весовых категориях банных нимф. Матерая, рыжекудрая и пышнотелая наяда явно превосходила свою чернокудрую и тонконогую сирену в опыте и циничной разухабистости. Но молодая соперница была свежее, проворней и хитрее. Так они и сражались несколько раундов подряд с едва прикрытой простынями грудью и сальными взглядами наперевес. Похабные шуточки и подначивания зрителей укрепляли боевой дух воительниц, а недвусмысленные намеки и разнузданные ласки присутствующих самцов поднимали рейтинг презентабельности охочих дам. Через несколько бутылок водки и пяток «косячков» примы компании уже исполняли стриптиз на длинном деревянном столе под дружный гогот, свист и улюлюканье благодарных зрителей.

Что стало последней каплей – кто знает, но неминуемое лобовое столкновение настигло разгоряченных подружек прямо посреди исполнения доморощенной сальсы. Невозможно описать начавшийся кавардак из воплей, ругательств, проклятий, судорожного мелькания рук и ног, наливающихся синяков и проступающих шишек, ошметков вырванных волос, зияющих кровью царапин и укусов. Оторопелые мужчины, выдержав положенную паузу, кинулись разнимать клубок голых тел. Все, кроме альфа-самца. И тут молодая соперница гневно выплюнула:

– Да что ты за мать такая! Ну, поимел он тебя по пьяни, чего ты лезешь в мою жизнь?! Это мой мужчина! Дура, ненавижу тебя!

Меньше всего я могла себе представить такую подоплеку банного акта нескончаемого спектакля под названием «Жизнь». Испытанное моральное потрясение было таким огромным, что, оказав посильную первую помощь, как единственная оставшаяся в строю женщина, я гневно отпела альфа-самца за моральное разложение, попутно расплющив присутствующих уничтожающим катком сарказма. После такого демарша в меня полетели увесистые комья брани и указания маршрута предлагаемых дальнейших передвижений, в том числе (а как же иначе) и от увечных афродит. Ясно, иноверцам не место в плотных рядах адептов. Оставалось одно – покинуть сауну гордо и с достоинством. При поддержке Кеши.

Как-то раз я была приглашена в гости с соизволением прихватить спутника. За приличным праздничным столом у моей подруги Иннокентий непристойно залпом употреблял изысканный коньяк, радостно заедая его шпротами, которые ловко вылавливал руками, почавкивал и отпускал каверзные комментарии. Когда гости именинницы обрели дар речи и вернули в человеческое положение глаза листохвостых гекконов, меня вежливо этапировали на кухню. Разгоряченные праведным гневом друзья провели серию жалящих ударов типа американского левого джеба для выведения противника, то есть меня, из устойчивого морального положения, а потом и добили мощным апперкотом, вежливо, но настойчиво выдворив вместе с незадачливым кавалером за пределы ринга, то есть из квартиры. Однако, открытием стали нарочитый снобизм и классовая нетерпимость таких обычно доброжелательных и благорасположенных товарищей.

Как ни странно, меня совсем не раздражали, а порой и забавляли откровенные недоработки воспитания Кеши. Ненавязчиво и подробно мы проходили шаг за шагом большой и трудный путь к высотам элементарной культуры поведения в «приличных» местах. И надо признать, что «кузнечик» поглощал традиционные навыки как уникальная китайская бамбуковая тряпка, которая впитывает в три раза больше жидкости, чем привычные гигиенические салфетки, не оставляя разводов и ворсинок. Одно удовольствие проводить уборку с таким дивным инвентарем!

Инок-Кент-Ноки со временем нашел работу, приобрел новый гардероб, сделал ремонт в доме, полюбил уют и чистоту, стал говорить без привычных пауз, проглатывающих мат, обрел милую и искреннюю любовь, без напряжения орудовал за столом ножом и вилкой, даже в библиотеку записался (читал ли – не знаю, но картинки точно рассматривал). А я получила бесценный опыт толерантного понимания непознанного. Благодаря Иннокентию анорексичный остов моих представлений о мире нагулял дополнительные мышцы и кое-где даже жирок, приобретя округлость и пущую пикантность образа. Я задумалась о том, как мало мы, в сущности, знаем тех, кто живет рядом с нами за стенкой, за забором, на другой стороне улицы, кто торопливо проходит мимо в магазинах и на улицах, кто составляет нам тесную компанию в общественном транспорте и узких коридорах чиновничьих епархий. Что снится этим неузнанным теням? Какие желания и потребности руководят их действиями? В чем находят они утешение, отдохновение и радость? Какие мысли бродят в их темных, светлых, рыжих или седых головах? Почему они такие, какие есть? И почему мы для них другие? Ведь мир людей, который нас окружает, вовсе не манты, где каждый отдельный клочок сдобренного фарша из баранинки аккуратно и прочно отделен от сородичей слоем тонкого постного теста, а очень даже азу, где легкодоступные куски говядины вперемешку окружены луком, огурцами, помидорами, морковью, картофелем, маслом, зеленью и специями разных мастей. Каким из ингредиентов каждый себя ни почитал бы.