Очарованная легендой - [27]

— Мне трудно поверить, — сказала я сухо, потому что мистер Фицджеральд оставил Хестер, чтобы подойти к нам.

Он надел хлопчатобумажный костюм, но он все еще держал капюшон кота в руке. Это все еще был первый секретарь.

— Время от времени он становится довольно необузданным, этот танец, — сказал мистер Фицджеральд, игнорируя мое замечание. — На вашем месте я бы держался подальше.

Он объяснил, что танец посвящен старой теме — изобилие и добро против разрушения и зла.

— Вы, девушки, — слабо улыбнулся ей, — в чистых блузах, белых масках и с золотыми волосами воплощаете добро, как объявили чарагвайцы в своей мудрости. — Он насмешливо посмотрел на меня. — Мы, мужчины, — коты.

— Зло? — спросил я.

— Боюсь, что так.

— По-моему, справедливо и разумно, — улыбнулась я в ответ.

— В седой древности, — продолжал мистер Фицджеральд, иронически подняв бровь на мое замечание, — пумы нападали на горные стада. Так что они стали представлять каждое внезапное бедствие — землетрясение, голод, все. Ага, вот и они.

Музыка, которая, пока гости облачались в костюмы, тихо пульсировала, сейчас всплеснулась полной, радостной, свободной волной. Вбежали шесть девушек в льняных париках и белых костюмах, и освященный веками танец начался. Девушки мимически сеяли, собирали урожай, пасли стада, ткали, мололи зерно, шили одежду, простирали руки к плодородной земле, а небольшие прожекторы освещали их зелеными и золотыми лучами.

Вдруг музыка перешла в пронзительный визг, затем гром, затем в какофонию рокота барабанов и воплей тростниковых труб, изображая кошачий концерт. Световые круги запылали красной кровью. Размахивая кнутами, вбежали шестеро людей-котов. Девушки убегали по кругу. Коты преследовали их, длинные кнуты свистели в воздухе.

Когда первая девушка была поймана и брошена на плечо ведущего кота, она протянула руки к аудитории, призывая на помощь. Музыка вернулась к прежней мелодии. Все начали танцевать дикую чарагвайскую джигу. Я оказалась сначала в руках одного кота, затем другого. На меня глядели одинаковые зеленые глаза. Никто не говорил. Меня вращали, хватали, вертели. Однажды я была уверена, что руки принадлежат дону Рамону и что он ждет, чтобы схватить меня снова, что надо мной склонилась его голова, что за зелеными стеклами маски насмешливо улыбаются его глаза. Я танцевала с низеньким, очень жирным котом, и еще одним, от которого очень слабо пахло любимым табаком Алекса Эшфорда.

Потом непреклонные руки внезапно увлекли меня из толпы к фонтану, из внутреннего двора в темноту сада. Меня промчали в танце по дорожкам под нависшими цветами деревьев. В моих волосах застревали лепестки роз и гроздья акаций. Я слышала шелест фонтанов и кваканье лягушек, смешанные со звуками музыки, чуяла запах цветов, ночной запах скота и красного жасмина, когда мой веселый похититель привел меня, наконец, опять на внутренний двор. У меня было настроение если не для любви, то по крайней мере для глупости. Вот и все, что я скажу в свое оправдание.

Поскольку перед тем, как позволить мне наконец идти, мой человек-кот подтянул меня к себе в темноте сводчатого прохода внутреннего двора, поднял маску, как шлем, нагнулся и поцеловал меня. Мир словно закружился. Мои ноги подкосились. Словно первое ослабляющее прикосновение высоты, только намного хуже. Намного полнее. Так, мечтательно подумала я, инкская принцесса целовалась с конкистадором — не обычным поцелуем, а медленным, прочувствованным, умышленным. Вот почему, к своему удивлению и позже, когда я вспоминала, смущению и стыду, вот почему я жарко ответила на этот поцелуй. Словно музыка вошла в мою холодную английскую кровь.

Но не только поэтому. Даже тогда я знала, что целую не незнакомца. Я знала, что губы знакомы, и знала, что не могла целоваться так пылко, не испытывая любви.

Но я не хотела любить дона Рамона. Я не хотела повтора с дополнительной концовкой, что на сей раз невеста Каррадедаса приехала к Каррадедасу. Я почувствовала его намерение заговорить, а я не хотела.

— Дон Рамон, — вздохнула я, упираясь руками в его грудь.

Немедленно, словно от удара током, он отпрянул, возможно понимая, что нарушил некий чарагвайский этикет, надел кошачью маску и почти на длине руки отвел меня в танце на внутренний двор.

Глава 10

Этот необъяснимо трогательный поцелуй заставил меня заняться самопроверкой и вызвал чувство тревоги в те мгновения, когда я имела время для чего-то, кроме работы. Словно ощущая, что в моем личном мире не все ладится, мистер Фицджеральд держал меня упорно и долго за работой. А также — на расстоянии.

Сам мистер Фицджеральд тоже был, конечно, очень занят. Его превосходительство возвращался в субботу, и ясно, что первый секретарь считает делом чести к возвращению мистера Малленпорта не оставить ничего лишнего. Ни одного письма без ответа, ни одной невыполненной директивы, ни одной папки, ни одной встречи, оставленной без присмотра или без протокола, ни одной нерасшифрованной депеши.

К вечеру пятницы я устала. Я наполовину ожидала от мистера Фицджеральда упоминания, что завтра он передаст полномочия его превосходительству, после чего перестанет быть моим полным хозяином. Я подумала, что он мог оценить мою работу. Я знала, что часть ее, по крайней мере, хороша — не хуже, чем у Евы, сказал мистер Грин, иногда даже лучше. Мистер Фицджеральд тоже мог бы выразить свое мнение. Но он просто пожелал спокойной ночи.