Сначала в фойе вышла молодая женщина с длинными густыми черными волосами в бархатном платье густого горчичного цвета и расшитых самоцветами туфельках. Она была очень красива, несмотря на то что ее глаза были спрятаны за темными очками.
А затем появился мужчина в черных одеждах с серебряной куфией; у Габи перехватило дыхание, так что легкие горели, потому что она догадалась, что это отец Алима. Он выглядел как его сын, только старше, и держал себя с той же властностью и элегантностью.
Управляющий отелем вышел попрощаться с царственными гостями. Конечно, обычно это делал владелец. Но владелец был сыном гостя… Теперь все становилось на свои места. И то, как Флер настаивала именно на этом отеле, и то, почему со стороны жениха было так мало гостей.
Очень скоро все закончилось. Процессия пересекла фойе и вышла к ожидающим их машинам, а когда последняя из них тронулась с места, Габи окинула взглядом ложи — и увидела Флер, которая сидела в одной из них, полная достоинства, с прямой спиной, ужасно, ужасно одинокая.
Габи видела, как она вынула из сумочки платок и прижала к губам на несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Для нее не было ни прощального поцелуя, ни взгляда от султана султанов в ее сторону. Никакого публичного признания от мужчины, которому она родила сына.
Однако Алим утром предложил ей совсем не это, напомнила себе Габи.
Один год ее жизни. До прошлой ночи у нее не было никакой личной жизни. Только работа, работа и еще раз работа. Которую она любила, конечно. Но в течение года у нее может быть и то и другое.
А что потом?
Флер прошла к лифтам; впервые Габи увидела, как эта всегда полная достоинства женщина сутулится. Словно в бессилии.
Но с Габи такого не могло случится, убеждала она себя, потому что она прекрасно знала, во что ввязывается. И сам Алим говорил, что она не будет пустынной любовницей. Алим был объектом ее фантазий с первой же встречи; но теперь эти фантазии смогут воплотиться в реальность.
А что потом?
Об этом она сейчас думать не могла. Она собиралась согласиться.
Для того чтобы принять решение, не нужно было много дней на раздумья — всего несколько часов. И теперь, когда решение было принято, ее сердце наполнила надежда.
Она увидела, что словно в ответ на это решение открылись двери приватного лифта, и из него вышел Алим. У нее немедленно сжалось сердце.
Он был чисто выбрит и безупречно одет. Но он не стал игнорировать Флер, как раньше; вместо этого он остановился и обменялся с ней несколькими словами. Разговор выглядел напряженным.
Так и было.
— Я пыталась его остановить, Алим, — сказала Флер, — но мы оба знаем, что мои слова мало на что влияют.
Алим невесело рассмеялся. Он только что разговаривал по телефону со своей матерью, умоляя ее попытаться заставить Омана передумать, но она ответила практически то же самое.
— У тебя куда больше влияния, чем кажется, — сказал он. — Ты просто не хочешь с ним спорить.
— Тогда сам попытайся! — сказала Флер. Ее голос звучал устало.
Он приложит все усилия.
Алим уважал титул отца, но его носителя — не всегда. Однако Оман был правителем страны, и его слово было законом.
Алим пытался убедить себя, что, хотя диктат и был объявлен, это не значит, что все должно измениться. Ему придется взять на себя больше обязанностей, но работу можно продолжать и из Рима.
А потом он увидел Габи в фойе, одетую в тот же ужасный костюм; но теперь, когда она побывала в его постели, она выглядела еще прекраснее, чем раньше; и он понял, что все изменилось. Последствия диктата стали реальными.
Дело было не только в сексе; он больше не мог позволить себе интимных разговоров, не мог работать рядом с женщиной, о которой думал с желанием.
И что, наверное, важнее — он не мог надеяться соблюсти правила диктата, если Габи будет рядом.
Он мог только надеяться, что она все еще была так же сердита на него, как утром, так что не придется обсуждать перемену решения. Сейчас он не мог думать о далеком будущем; только о следующих минутах. Не встречая взгляд Габи, он пересек фойе; он хотел выйти наружу, пройтись по улицам Рима.
Но достигнув бронзовых дверей, он передумал. Алим не был склонен по своей природе избегать проблем. Развернувшись, он подошел к Габи; и когда увидел ее улыбку, то понял, что она готова была согласиться на его утреннее предложение.
Он видел, как эта улыбка угасает по мере того, как он подходит ближе.
— Мое предложение… — сказал он и осекся. Он был прав, когда сказал, что они не смогут работать вместе, но не спать друг с другом.
— Да?
Он не мог сейчас рассказывать про диктат, но остаться с ней наедине было невозможно. Он вспомнил Габи в своей постели сегодня утром, то, как она завернулась в простыни, когда он попытался объяснить ей правила о пустынных любовницах. Она назвала их «средневековыми».
Проще будет закончить все сейчас. Это необходимо.
Он чувствовал легкий апельсиновый запах ее шампуня и видел, как слегка припухли ее губы — напоминание о жарких поцелуях прошлой ночи.
Он подумал о том, какой она тогда была, готовая для него, и как они все еще могли бы заняться любовью. Их тела чувствовали друг друга, словно настроенные друг на друга, жаждущие того, что с сегодняшнего утра было им запрещено.
