Обыкновенный русский роман - [33]

В своей первой публичной лекции я намеревался рассказать о гностических истоках хоррора, о пессимизации сай-фая и популяризации фэнтези в эсхатологической оптике, об эволюции супергеройского кино из вестерна и романтике мессианского титанизма, о феномене археомодерна на примере советских лирических комедий и производственных драм… Но когда у дверей киноклуба меня встретила Женя, я почувствовал себя школьником, у которого на глазах учительницы выпали из рукавов все шпаргалки.

Людей в зале было 20–30, подруга Жени представила меня как аспиранта ВГИК и «успешного сценариста», а еще хотела упомянуть вышедший полгода назад мультфильм про Капитана Атлетику, но я попросил воздержаться. Поприветствовав аудиторию, я объяснил, что был вызван сюда всего за пару часов до встречи и не успел подготовиться.

— Поэтому предлагаю просто задавать интересующие вопросы, и возможно, один из ответов выльется в какое-то подобие лекции.

— Что нужно, чтобы написать хороший сценарий? — спросил кто-то после весьма длительного недоуменного молчания.

— Думаю, прежде всего, нужно понимать, что такое драматургия. Хотя многие сценаристы получают миллионы, прекрасно обходясь без этого. Но знайте, в аду таких приковывают к креслу кинозала и нон-стопом крутят их «шедевры». Причем без возможности моргать — как в «Заводном апельсине».

Зал зашелестел смешками. Женя тоже улыбнулась. Неожиданно удачное начало, подумал я.

— Само слово «драма» переводится с греческого как «действие». Но о каком действии идет речь? Не о физическом, разумеется. С точки зрения драматургии, история может быть насыщена «экшеном», и при этом в ней может ничего не произойти, или, наоборот, один взгляд может стать поворотным событием. Драматическое действие — это судьбоносное действие, ставящее героя перед важнейшими вопросами, качественно меняющее его бытие.

— А вы верите, что люди вообще могут меняться? — спросил человек из заднего ряда. Лицо и голос показались мне знакомыми. Впрочем, из-за того, что я пересмотрел много фильмов, со мной часто такое случалось, и я уже привык. Иногда мог часами разгадывать, на какого же персонажа похож человек, но сейчас даже не стал вглядываться, чтобы не отвлекаться от лекции.

— Я верю, что люди должны меняться. А если не меняются, то в этом их трагедия. То есть драматургия — это как бы идеальная версия жизни. Идеальная не в том смысле, что обязателен happy end (к черту его!), а в том, что драма очищена от пустых будней, суеты, случайностей и состоит только из роковых, провиденциальных событий. Герой не просто передвигается внутри фабулы, но экзистирует, его путь определен только его собственными решениями и заложенным в него Образом, Идеей. Можно сказать, драматургия — это наука о Промысле.

— Механика судеб, — раздался все тот же голос из глубины зала. «Механика судеб» — главная книга моего мастера Арабова, эссе о драматургии. Теперь уже можно было не вглядываться в лицо слушателя, а если бы я и вгляделся, то, скорее всего, не поверил бы глазам, потому что это был Митя. Я мог бы поклясться, что его не было здесь до начала лекции, иначе я бы заметил его при входе. Митя немного полысел, немного порос жидкой щетиной, немного как-то пожелтел, но не сказать, чтобы сильно изменился.

— Да, — я приветственно кивнул ему. — Хотя я бы сравнил драматургию не с профанной механикой, а с алхимией. Здесь тот же принцип подобия микрокосма и макрокосма. Как и алхимия, драматургия оперирует с элементами нижнего мира и возводит их к высшим архетипам с целью преображения материи и человека. Материя драматургии — это герой и его судьба — они преображаются в ходе драмы, как вещества в алхимическом сосуде. А человек, то есть зритель, преображается, потребляя полученный «эликсир», через катарсис. Можно сказать, что в своем высшем предназначении драматургия — это герметическая, сотериологическая практика, Opus magnum.

— А можно пояснить? Насчет макрокосма, архетипов, преображения…, — спросила девушка с пирсингом в носу.

«Черт, теперь я точно выгляжу занудой», — мелькнуло в голове, и я бросил взгляд на Женю — она сидела, уткнувшись в телефон. «Наверное, пишет Игорю сообщение о том, что его друг оказался еще зануднее, чем он. Впрочем, почему меня должно это волновать? Я же не ее тут развлекаю. Или все-таки ее? А что она вообще здесь забыла? Она если и тянет на киномана, то скорее в связи с детищем Цоя, а не братьев Люмьер».

— Что ж, попробую. На самом деле все просто. Мистерия бытия состоит из трех важнейших моментов: рождение, смерть и воскресение. В алхимии им соответствуют три стадии Великого делания — получения философского камня. Мифы отражают этот цикл буквально, а драматургия воспроизводит его метафорически. Герой зачинается и рождается в первом акте, живет и умирает во втором, спускается в ад и воскресает в третьем.

— И какой смысл постоянно повторять одну и ту же схему? — спросил тонкий очкарик.

— Великий. Вам же не надоедает, что каждый день наступает утро, вечер, ночь и снова утро, а каждый год лето сменяется осенью, осень зимой и так далее. Все во Вселенной подчинено этому сакральному циклу. Сама история человечества. О чем же нам еще рассказывать?