Обыкновенный русский роман - [32]

— В общем, я не про любителей собак, — пояснила Женя, — а про тех, кто кино любит.

— А, это киноманы, или синемафилы, — сказал я, а сам подумал, что для любителей современного кино, в самом деле, больше подходит термин, изобретенный Женей.

— Да-да, кто-то из них. В общем, они там смотрят фильмы и устраивают встречи со всякими людьми из этой тусовки. Сегодня у них гость внезапно сорвался — подруга срочно ищет замену. Я подумала, может, сходишь к ним — расскажешь что-нибудь. Они будут рады. Подарок какой-нибудь дадут.

— Сегодня? Нет, никак. Я иду с тренировки, жутко уставший. Да и вообще, к лекции надо бы подготовиться.

— А мне в прошлый раз показалось, что ты разговариваешь лекциями.

— Я ослышался или ты только что назвала меня занудой?

— Нет, но придется назвать, если откажешься.

— Плевать. Зануднее твоего мужа я все равно не стану.

— Эй, полегче, — усмехнулась Женя, одновременно и заступившись за мужа, и как бы согласившись с тем, что он зануда. — Ну, не хочешь, и ладно. Только тебе придется выдумать отговорку поинтересней.

— Почему это?

— Потому что я уже сказала подруге, что ты согласен, и сейчас она тебе позвонит.

— О нет, — я искренне вздохнул. — Ты просто виртуоз дипломатии. Прямо дон Карлеоне.

— Это означает согласие?

Да, это означало согласие, и я пожалел о нем тысячу раз уже всего через секунду — когда услышал:

— …Ну вот и отлично. Тогда до встречи.

«Клуб кинофилов» предсказуемо базировался в одном из лофтовых зданий «Artplay» недалеко от метро «Курская». Сначала ты проходишь по привокзальной площади, где «Битва поста и масленицы» Брейгеля после победы последней переходит в «Музыкальный ад» Босха, закручивая тебя вместе с бомжами, калеками, попрошайками, дворнягами, барыгами, дембелями, гопниками, полицейскими, таксистами, туристами, гастарбайтерами и городскими сумасшедшими в тошнотворную шаурму, затем идешь вдоль трамвайных путей с церковью где-то вдалеке и наконец попадаешь на территорию бывшего завода, превращенного в улей креативного класса, большой каменный «Фэйсбук», где за стеклами, похожими на витрины, в просторных офисах с мебелью из «Икеи» перед серебристыми «Макинтошами» сидят с бумажными стаканчиками капучино дизайнеры, копирайтеры, пиарщики, эсэмэмщики, айтишники, эйчары, супервайзеры, ассесоры, веб-мастеры, бренд-менеджеры, арт-консультанты, бьюти-редакторы и прочие бездельники — такие свободные и продвинутые, но при этом такие до смешного одинаковые и до ужаса скучные. Чтобы увидеть современную Россию, не надо совершать путешествие из Петербурга в Москву — вполне достаточно этого десятиминутного пешего маршрута.

Я не сразу нашел нужное помещение — пришлось побродить среди строений. Лофты напоминали мне повапленные гробы: когда-то здесь громыхали станки, пыхтели поршни, гудели конвейеры, жужжала сварка, звенели трубы, потела и рдела жизнь, а теперь остались только кирпичные стены, слегка облагороженные косметическим ремонтом (ведь капитальный ремонт сделает аренду невыгодной), и квадратные метры столичной земли (последнее «богатство», которое еще можно распродать), заселенные безродными цыганами, производящими даже не воздух, а лишь информационный шум.

По пути, начав еще в метро, я пытался мысленно набросать план своего выступления. Конечно, я никогда не мнил себя интеллектуалом, хотя замечал, что кому-то таковым казался — вероятно, из-за природного умения вникать в суть предмета, не погружаясь в него глубоко, и склонности к рассуждениям о так называемом абстрактном. Для настоящих, «патентованных» интеллектуалов я, разумеется, был необразованным выскочкой, ровно как они для меня — начитанными болванами. В аспирантуру я поступил только ради места в общежитии и с тех пор на занятиях почти не появлялся. Отчасти это было связано с моим разгильдяйством, отчасти — со скукой, которую навевали академические занятия по философии, эстетике и теории литературы, отчасти — с моим неприятием правил научного мира, где умелое цитирование ценилось выше оригинальных мыслей. И все же прочитать какую-то более-менее связную лекцию по своей диссертационной теме я мог.

Меня всегда интересовала природа массового кино, хотя во ВГИКе смотреть мэйнстрим считалось зазорным. После того, как на одном из вступительных экзаменов нам показали «Фотоувеличение» Антониони, я честно признался мастеру, что, по мне, это смертная скука, а на вопрос о том, что же тогда не скучно, ответил: «Кин-дза-дза». Арабов засмеялся, но все-таки взял меня в группу. Затем в течение пяти лет нас продолжили обрабатывать артхаусом самых разных сортов, но возвращаясь в общежитие, я все равно включал любимые боевики, которые, как мне поведали искушенные в кино сокурсники, относятся к «классу Б». Жан-Клод Ван Дамм, Чак Норрис, Стивен Сигал, Марк Докаскос, Дон Дракон Уилсон, Билли Блэнкс, Джалал Мерхи, Боло Йенг, Лоренцо Ламас — в их компании мне было уютней, чем с несчастными итальянцами неореализма, скучающими французами «новой волны», циничными англосаксами нуара или «морально беспокойными» поляками. Поэтому, поступив в аспирантуру, я решил: если уж надо писать диссертацию, то буду исследовать проблему жанрового кино. Гораздо интереснее искать смыслы там, где академики видят только тупость и пошлость, чем с умным видом разглядывать под лупой метафоры, аллюзии и символы, которые намерено расставлены автором, как дорожные знаки с надписью «осторожно, смысл».