– Ты дурак, мастер Чень, или над Кошкой смеешься-издеваешься? – сердито уточнила Мэй Мао.
– Дурак, Мэй! – сознался урод и дико улыбнулся. – Ах какой дурак. Снова не понял свою Иаллованну!
Женщина попробовала высвободиться и треснуть его, но урод засмеялся и прижал ее крепче.
– Если крылья от лопаток вырастут, в полете ноги внизу болтаться будут, неудобно это! – сказал Чень. – Надо, чтоб крылья знаешь откуда росли? Вот откуда.
И он уверенно и точно положил руки на больное место. И боль отступила. Зато пришло недоумение. Кошка Мэй дурой точно не была и никогда себя такой не считала, разве что не всерьез да в отчаянии – но сейчас ни-че-го не поняла!
Абориген
День оказался тяжелым. Не по работе, нет. Что работа? Она всегда одна и та же: бери кирпич, стели раствор, ровняй, расшивай… Работать не тяжело, тяжело сталкиваться с людьми. С любыми людьми. А работать пришлось в городе, значит, и столкнуться с людьми пришлось неоднократно. Сначала в утреннем переполненном автобусе нахально оттеснили с удобного места в очень неудобное, и всю дорогу пришлось чувствовать на трещащих жилах рук тяжесть человеческой массы. Держаться никто не старался, так, прикидывались больше. И когда автобус тормозил, доставалось тем, кто держался, то есть ему. А не держаться – упадешь на сиденье с недовольной теткой. Такое вот неудобное место. И он стоял, а жилы, и так перетруженные работой, горели и ныли. Потом… потом в тесной бытовке пришлось долго искать местечко для чистой одежды. Все гвозди были заняты, пришлось положить пакет с одеждой на свернутые сварочные кабели – не самое чистое место. А когда явился сварщик – и оттуда убрать. На объекте к тому же выяснилось, что нарвался на посредников. Вездесущие армяне. Залезли на объект, представились бригадирами, вот и вся их работа. Потом нанимай таких вот дурачков, как он, да ходи покрикивай. Или не ходи, а бери деньги да поезжай домой. Но эти посредники оказались более-менее честными, не уехали, ходили с важным видом все впятером, младшему не больше двадцати. Ходили и поучали, командовали, распоряжались – типа, отрабатывали деньги. А может, производили впечатление на строительное начальство. Хотя – какое строительному начальству дело? Если они допустили на объект посредников – никакого. Лишь бы работа шла, а как – их не волновало. Но армяне упорно прохаживались за спинами, как надсмотрщики вокруг рабов. И поучали. И самый младший не отставал, и вид имел такой же важный. Сопляк. А на работе вдруг обнаружилось, что инструментами порвало сумку. В очередной раз. И в дырку выпал отвес. Наверно, выпал, потому что в сумке его не оказалось. Пришлось отрывать кусок шнура, привязывать обломок кирпича. Не очень удобно, но отвешивать можно. Можно было бы, если б молодой не заметил. Заметил и разорался, что так нельзя, что «видишь, кирпич неровный? Видишь, вбок тянет?!» Тут же остальные подтянулись и насели впятером. Блин. Ну как объяснить пятерым, что они в школьной физике ни черта не понимают? Еще и уровнем в лицо тычут, орут, что вот, мол, чем проверять надо. То, что короткий уровень погрешности на столбике дает, они представления не имели, но как объяснить это пятерым сразу? Блин. Хорошо, что вечером честно расплатились. То есть не честно – но расплатились. Отсчитали деньги с важным видом, и по плечу похлопали и сказали, чтоб еще приходил, им, типа, хорошие каменщики нужны. Противно. То, что в магазине продавщица обслуживала местных через его голову, было вполне привычным, но не менее противным. Люди, везде люди, наглые, бессовестные, никуда от них не деться…
А на крыльце его недостроенного дома сидел хозяйски один из китайцев. Весь проход занял, не протиснуться. И его прорвало.
– Тебя звали, что ли? – рявкнул он свирепо. – Какого хрена тут расселся? Надо – вон за оградой жди! Ур-род…
И пошел прямо на него. Если б китаец не посторонился… если б не встал и не отодвинулся… обрезок уголка у стены чернел и притягивал взгляд. Хороший такой уголок, сорок пятый, как раз по руке… Но китаец встал. И оказался на полголовы выше. Даже когда отодвинулся, все равно на полголовы выше. А уж насколько тяжелее…
– Мень, – вздохнул здоровяк. – Просто Мень. Куда идти? Меню некуда идти. Вот, пришел.
Ему стало неловко. Наорал на того единственного, кто как раз не был наглым. Уподобился, выходит. Противно-то как.
– Ну извини, – неловко буркнул он. – Проходи.
Здоровяк покосился на навесной замок.
– А, не закрыт! – отмахнулся он. – Это так, чтоб видно было, что дома нет никого.
– Худышка Уй?
– Нету, – пожал он плечами. – Женщины у меня не держатся. Уй ушла, Кошка Мэй ушла…
Здоровяк невыразительно глянул на него, подумал о чем-то своем. Потом вздохнул:
– Понимаю весь. Робкая Весна ушла. Тоже.
За окном уходило солнце. Они сидели вдвоем на кухне, пили чай, ужинали – и молчали. Чувствовалось, что китаец не против поговорить, да не знает как. Или не умеет. И не в языке дело, умение разговаривать – особое умение, ему учиться надо. С Худышкой Уй удавалось болтать вообще без знания языка, например… Воспоминание о красотке-китаянке отозвалось болью в сердце. Блин, так и инфаркт недолго заработать. Бедняга Мень. Такого жирдяя вряд ли кто когда любил, разве что мама, да и то сомнительно. Не дай бог при такой внешности иметь влюбчивый характер. Тут и рехнуться недолго. Или маньяком стать. Или возненавидеть весь мир.