Обязательные ритуалы Марен Грипе - [2]

Потом взяла лампу, разгладила волосы за ушами, встала с кровати и пошла к Якобу в спальню.

Она давно уже слышала, что он кашлял, и поняла — муж не спит, а лампу зажгла, потому что любила рассматривать его лицо на подушке.

Она вошла к нему, улыбнулась обычно, на свой лад, и села на кровать, прислонившись к стене. В комнате стояла тишина, ни звука не доносилось с причала: «Ты пахнешь дождем, — сказал Якоб. — Ты пахнешь, как обычно пахнет осенью. Как это тебе удается пахнуть дождем?»

Он не прикоснулся к ней.

Об этом он рассказывал два дня спустя. И еще он сказал, что сам не мог понять, почему он тогда не прикоснулся к ней. Даже не погладил ее руки.

Не обнял за бедра, не убрал ей волосы со лба, не подул в левое ушко, только внезапно поднял голову, будто кто ударил его.

— Ты не такая, как раньше. Ты не такая сегодня, как раньше. Где ты была? По запаху чувствую… Ты, что, выпила?

Марен еще плотнее придвинулась к стене.

— Ты знаешь, я не пью, — сказала она. — Не понимаю, как ты можешь спрашивать, именно ты. Пить — глупо. Здесь, на острове, все слишком много пьют. И не похоже, чтоб кому-то это помогло. Я никогда не пила. Ни капли в рот не брала. И никогда пить не буду.

Он был так поражен, когда она легла в постель, что встал и надел рубашку. В оконном стекле он увидел себя в голубой рубашке, неожиданно смутился непонятно отчего, надел брюки, носки и провел рукой по подбородку, как бы проверяя, не надо ли ему выйти в сени и побриться.

После этого он повернулся к Марен и сказал:

— Почему ты пришла ночью? Ты забыла, ведь сейчас ночь с субботы на воскресенье? Ты не должна быть у меня этой ночью, — сказал он, засовывая в карман часы. — Что-то случилось? Скажи, что? Ведь сейчас полночь.

— Не знаю, — сказала она.

— Скажи, что случилось?

— Ничего. Мне так кажется, — сказала она.

— Ты заболела?

— Нет, что ты!

— У тебя температура? Ты выглядишь, как будто у тебя температура. Дать тебе таблетки?

Она не ответила.

— Ты никогда не приходила ко мне по субботам, — сказал Якоб, — даже в наши первые годы.

Она почувствовала, как нежность охватила все ее тело, она знала, что Якоб любит смотреть на нее в эти минуты. «Ты всегда для меня другая, — говорил он ей почти каждую ночь. — Понимаешь? Я никогда не привыкну к тебе. Не пойму, может ли вообще быть такое? Во всяком случае, долгое время».

Все это Сюннива Грипе рассказывала пастору. Он смотрел на нее, смотрел, как она приподняла волосы на затылке и спрятала их под блузку. В белом отсвете с моря ему казалось, будто он видит каждую морщинку на ее руках и шее. На ней была простая блузка из льняного некрашеного полотна, похожая на мужскую рубаху. Когда было тепло, она ходила босиком. И голову держала так, что все еще заставляла мужчин оборачиваться в ее сторону.

Она была немолода, но ни одним движением, ни одним жестом не давала понять, что не помнит об этом.

Она посмотрела на пастора, затянула шнурок блузки на шее, сполоснула руки в морской воде и протерла пальцы водорослями.

— В водорослях много йода, — сказала она. — Я ем водоросли. Каждый день ем водоросли. Не знаю почему, но мне нужен йод, я умываюсь свежими водорослями. Скажи мне, почему? — улыбнулась она.

— Может, Марен была больна? — спросил пастор.

— Больна? Да нет же, она была здорова.

— Почему ты так уверена?

— Марен никогда не болела. Никогда. Даже корью. Кто смеет думать о болезнях, если рядом Марен.

— Ты и вправду думаешь, что Марен не могла заболеть?

— Конечно, именно так я и думаю, — она снова сполоснула руки.

— А раньше ты замечала что-нибудь? Дня два назад или неделю?

Сюннива вскрывала раковины, доставала мидий, раздавливала их в жестяной коробке для рыбной наживки, а ракушки выбрасывала в воду.

— Она была на работе… как обычно.

— Каждый день?

Молчание.

— А вчера она была на работе?

— И неделю назад все было нормально, и сейчас у нее все в порядке, — помедлив, сказала Сюннива.

— Я слышал нечто в этом роде, — сказал пастор. — Я читал, что есть люди, которые никогда не болеют, но в жизни таких не встречал. Только в книгах.

— У Марен иногда была температура, она чувствовала себя вялой. Но больной? Никогда! Она могла пролежать в постели день, а то и два, не хотела вставать, просто хотела выспаться. Нет, с ней все в порядке.

— Она беременна?

— Нет, — сказала Сюннива. Она сцедила соль из морской воды таким движением, что пастор понял: его вопросы раздражают ее. Он улыбнулся.

— Как ты думаешь, она знала?

— Что знала?

— Ну, ты понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, она чувствовала, что так произойдет, — пояснила Сюннива. — А это уж нечто другое.

Сюннива знала, все пасторы на один лад. Долдонят об одном и том же, если им что не по нраву или кажется непривычным. Кроме того, она заметила, что нравилась пастору. Не могла объяснить почему, но она единственная на острове не испугалась происходящего. Старалась только быть поближе к Марен. Ни словом не обмолвилась, не упрекнула и не сказала, что могла бы сказать.

— Естественно, я ожидала этого, — сказала она. — Ожидала? — переспросил пастор.

— Да, — повторила Сюннива. — Ожидала.

— Не могу поверить. Не могу представить себе, что ты могла бы такое помыслить.