Объятье Немет - [9]

— Не нужно, — качнула головой мать. — Я хотела увериться, что Лайлин не принес в дом беды. Но так ли это, даст знать только время.

— Беды?

Больше она не сказала ничего, и по этому затянувшемуся молчанию Ати понял, что время их встречи иссякло. Он поднялся с подушки — такой мягкой, такой удобной подушки, — взял руки матери в свои.

— Рад был видеть тебя.

А после сошел вниз. Она не остановила его, только кивнула.

На выходе, перед тем, как ступить на первую, желтую полосу циновки, Ати все-таки не сдержался:

— Ты знала его? Дядю?

Мать, все так же сидевшая на возвышении, обернула к нему безмятежное лицо. Кому-то в первую встречу она могла показаться доброй, и какой ошибкой это бывало.

— Твой отец приехал с ним вместе в Силац. Как я могла не знать его? Но он был плохой человек. Тебе повезло, что ты не узнал его лучше.

Вопреки смыслу, сказанное, казалось, совсем не волновало ее. Поклонившись, Ати прошел через коридор.

Стоило ему оказаться на площадке, как мимо пробежала одна из девушек. Мелко-мелко прозвучали по ступенькам шаги. Он же, напротив, начал спускаться.

Как и всегда после свидания с матерью, в голове стояла тишина и будто бы звон. Легкое потрясение, сглаженное привычкой и ею же подкрепленное, не охватывало его целиком, и все равно какое-то время он не мог думать ни о чем другом. Тому, что она не захотела видеть его дольше, Ати не удивлялся. Так было почти всегда. Он настолько сжился с этим, что не представлял, как это — когда все иначе. И все равно в глубине души жило разочарование.

Ати знал, что ее отрешенность по наследству передалась и ему. Умножившись, возможно, но и изменившись притом. Он был куда более рассеян. Мать же не забывала никогда и ничего. То, что он мог упустить по недомыслию, увлекшись, она бы оставила без внимания нарочно.

Да, подумал Ати, найдя имя тому, что не смог назвать, поднимаясь. Тому, что давно про себя понимал. Не разница традиций разделяла мать с отцом, а ее собственное намерение. Меана Ти-це хотела, чтобы все было именно так. Мог бы отец побороть это, пытался ли? Ати не знал. Возможно, и не осмеливался. Ведь женщина, на которой он женился, происходила не из простой семьи.

Ати спустился по лестнице и пошел, наконец, туда, куда все это время стремился. В синюю комнату. Позвал девушку, попросил принести еды и сел на кушетку. Встал, снова сел и так и остался. Взгляд его нашел окно, но игру света и тени в саду Ати почти не видел.

Ему было известно очень мало, и он не пытался узнать больше, но, хоть мать и звали все еще «надми», родня ее находилась среди своего сословия в опале. До сих пор, но, кажется, особенно — тогда, двадцать лет назад. Иначе ее, дочь жреца, просто не отдали бы отцу. Честь, но и позор, и, вероятно, больше позор, потому что это Болус Кориса хотел получить связь с Фер-Сиальце. К нему снизошли и ему уступили. Могла ли мать после такого тепло относиться к нему?

Могла ли тепло относиться к кому-то вообще?

Ати и сам был частью заключенного тогда договора. Точней, сначала — не был, потом — стал, а теперь снова не был. Брак содержал в себе условие: третий сын, рожденный в нем, принадлежал храму. Тому храму, власть в котором потеряла семья матери. Возможно, в виде воздаяния, а возможно, как новое оскорбление.

Он все еще помнил брата, место которого занял, хоть и с каждым годом все хуже. События, случившиеся в раннем детстве, обычно остаются всего парой картин. Брат был на два года старше, но два года — много в такой семье, как их. Тем более что Ати часто болел тогда, и это за него опасались, что он умрет. Однако судьба решила по-другому. Брата похоронили, и его жребий перешел к Ати.

Но потом все переменилось снова, и Ати вернулся домой. Время, когда его считали предназначенным храму, впрочем, прошло не впустую. И пусть теперь ему приходилось наверстывать торговые дела, у него уже было занятие, к которому лежала душа. Торговля, он знал, никогда не займет этого места. Хотя Ати надеялся, конечно, полюбить отцовское ремесло.

Накрытый платком стол разноцветно перемигивался, словно в такт его мыслям.

Сборка шепти требовала умения чувствовать цвет, но не только. Некоторые известные художники пытались собирать их, но получали подобие, не больше. Точное снаружи и пустое внутри. Это понимал даже самый простой человек. Отвращение зла и удача — вот что было сутью шепти. И пусть благословлял их жрец, сборщиком мог стать каждый, чьи чувства остры.

Вспомнив о шепти, больше забывать о нем Ати не смог. Отодвинул стул, снял платок со стола. Он сдержал обещание, данное дяде, он говорил с матерью, а утром — с управляющим. Это время наедине с собой он заслужил.

Выбирая между двумя ограненными камнями, Ати еще один последний раз подумал, что долг его исполнен сполна. Неделю спустя, когда тело дяди вернется, отец уже будет дома. Отец погребением и займется, а ему, Ати, в оставшееся время больше не выпадет наверняка никакой сложной задачи. Такое будущее совсем не огорчало его.

Однако так вышло, что он ошибся.

* * *

— Что?

Немилосердное полуденное солнце торжествовало в небе, достигнув точки, к которой стремилось с рассвета. На время все покорилось ему. Притих сад и недвижно лежали плиты, слагавшие площадку перед домом. Но на площадке этой стоял Меддем Зарат, и в нем не было ни доли смирения.