Объятье Немет - [11]

Ати смотрел им вслед и чувствовал, как внутри ширится безысходность. Ошибка, допущенная им по незнанию, существовала с этого момента совершенно отдельно, обрела разум и волю, и собственный неоплатный счет, легла тенью на дом, на отца. Не имело никакого значения, ведал Ати, что творит, или нет. Даже сочти Зарат его невиновным, счет не закрыл бы. Чтобы другой не преступил грань намеренно.

Это понимание, впрочем, не остановило его. Случившееся было несправедливо.

— Он умер ночью того же дня, что приехал сюда! — крикнул Ати в спину бальзамировщику. — Всё, что я знаю, — перед отъездом он жил в Доше. Это он сказал мне, но больше ничего. Даже реши я ехать туда, нужна неделя!

Да и что он делал бы в Доше, попади туда в этот самый момент? Кого спрашивал бы и о чем?

Зарат обернулся, лишенный всякого милосердия. Хотя речь Ати, казалось, позабавила его.

— У тебя есть три дня, — улыбнулся он и вышел за ворота.

Медленно-медленно стала закрываться створка и почти закрылась уже, но тут во двор протиснулся старик-привратник. Кинул быстрый взгляд на Ати и отвернулся. Он слышал каждое слово — и тем усердней делал вид, что не разобрал ничего.

А сколько таких нарочито вежливых посторонних теперь было в доме. Служанки и слуги, старая Ашта и — со всей неизбежностью — мать. Тень от увитого зеленью ее балкона падала на площадку перед домом, а ходить Меана Ти-це умела беззвучно. Мысль об этом закрутила бурю мыслей Ати сильней. Переступить порог он сейчас бы не смог, а остаться один был должен. Дорожка сада как будто сама бросилась под ноги. Ати спешил по ней, пока деревья не скрыли его.

Но и тогда не остановился. В самую глубь сада он стремился и только когда оказался там, замедлил шаг. Тихо журчала вода: здесь родник выходил на поверхность; и всей своей нездешней шириной закрывали небо листья. Сквозь них, тем не менее, сияло солнце. И солнца было более чем довольно тут. На нагретую им каменную скамейку Ати и опустился, но пока сидел там, его наполовину скрыла тень.

Что делать, Ати не представлял. Слепящая эта безвыходность, полное отсутствие пути, стояла перед ним, как еще одно солнце, очевидная превыше доступной сознанию меры. Каждая робкая попытка обойти ее встречала тупик.

Этим самым утром Ати получил известие от отца. Тот был совсем рядом уже, по ту сторону залива, и сообщал, что закончит последние дела до конца недели. Можно было послать ему письмо с призывом поторопиться, но что письмо дало бы? Даже успей отец вернуться к означенному Заратом дню, разве спасло бы это их семью и самого Ати?

Не спасло бы, нет. То, как он видел произошедшее, исключало всякую вероятность спасения. Меддем Зарат хотел получить ответ на исходе третьего дня, а ответ этот никто дать не смог бы.

Кроме, наверное, Лайлина. Странное дело, но, как ни воскрешал Ати в памяти лицо дяди, не мог вспомнить ничего, кроме грязной ткани и наслоения язв. Даже глаза не смотрели на него из прошлого, хотя силе этих глаз он подчинился не раз. И все-таки безликий человек, навязавший ему свою последнюю волю, такого исхода не ждал.

Ати не знал, откуда в нем это чувство, но чувство жило, а он привык верить себе. Лайлин, без сомнения, пришел в дом брата не просто так и не просто так послал племянника к Меддему Зарату, но задумка его, в чем бы ни состояла, не удалась.

Разочарование чужим обманом тяготило Ати, но не отравляло. Чтобы мучиться предательством, нужно предавшего знать. Нет, не это гнело его, не это делало голову тяжелой и пустой. Зарат.

Он не сумел бы сказать, какой именно кары ждет от бальзамировщика. Понимал только, что она непременно настигнет, и не только его одного. Понимал и что ничего не сможет предпринять, дабы беду отвратить. Сделает ли Меддем Зарат, не получив ответа, его одним из своих слуг? То, что казалось раньше страшным, но скрывалось завесой сомнения, теперь зияло многозубой гибельной пастью. Раз встал и ушел дядя, раз так спокойно принял эту возможность Зарат, значит, слухи были правдой. Он действительно мог обращать смерть вспять.

И уж точно были правдой другие слухи, согласно которым обмана в делах он не прощал никому.

Если бы существовал только способ… Но способа не было.

Не видя выхода, однако, Ати не мог по-настоящему прочувствовать его отсутствие. Все было словно бы сном. И созвучно этому ощущению в сон его стало клонить. Так тепло было вокруг, так успокаивающе перешептывались редкими тайнами листья, так хотелось все случившееся забыть. Он вздрогнул, но на мгновение почти что уснул.

Дерево, под которым Ати сидел, отец привез с родины и любил говорить об этом. Было такое оно в саду не одно, но прочие прибыли из разных мест. В разных местах побывал и Лайлин, хотя отказался от судьбы торговца. Чем же он занимался, какое выбрал себе ремесло? Ати теперь услышал достаточно, чтобы предчувствовать правду, но что она давала ему? Только еще больше вопросов.

Что-то наверняка знала мать. Судя по словам, которые недавно произнесла. Ей было, может, известно больше, чем отцу, потому что тот, как понимал теперь Ати, из глубин своего жизнерадостного, целеустремленного характера просто не желал видеть неподходящих вещей. Болус Кориса не называл бы брата исследователем и путешественником, если бы его осуждал.