Объясняя постмодернизм - [42]

.

Как было сказано во второй главе, Гегель был глубоко увлечен последними достижениями кантианской и фихтеанской метафизики и эпистемологии и их применением в контексте социальной и политической мысли.

Линии политического противостояния были очевидны для Гегеля: если мы считаем правильным представление Руссо о человеческой свободе, то свобода в контексте Просвещения должна быть признана фальшивой. Разочарованный результатами Французской революции, в которой последователи Руссо, казалось, упустили свой исторический шанс в мировом масштабе, в то же время Гегель не чувствовал ничего, кроме презрения и по отношению к Англии, которая в то время небезосновательно считалась самым развитым обществом по меркам Просвещения: «…нигде нельзя найти так мало действительно свободных учреждений, как именно в Англии». Так называемый либерализм так называемых просвещенных наций на самом деле представлял собой невероятный дефицит прав и свобод. Только модернизировав модель Руссо в терминах диалектики и применив ее в Германии, мы можем достичь реальной свободы»[215].

Что же означает реальная свобода для Гегеля?

«Далее, нужно знать, что вся ценность человека, вся его духовная действительность существует исключительно благодаря государству»[216].

В более широком контексте философии Гегеля история человечества управляется необходимым действием Абсолюта. Абсолют – или Бог, Всеобщая причина или Божественная идея, – есть подлинная субстанция Вселенной, и процессы его развития есть все, что существует: «Бог правит миром; содержание Его правления, осуществление Его плана есть всемирная история»[217].

Государство, в той мере, в которой оно причастно к Абсолюту, есть божественный инструмент достижения целей. Соответственно, «государство есть божественная идея, как она существует на земле»[218].

Если исходить из того, что высшей целью человека в жизни должно быть воссоединение с высшей реальностью, то из этого следует, что «государство в себе и для себя есть нравственное целое, осуществление свободы»[219]. Следствием этого является то, что в моральном отношении личность имеет меньшее значение, чем государство. Индивидуальные эмпирические повседневные интересы принадлежат более низшему моральному порядку, нежели универсальные интересы государства, имеющие всемирно историческое значение. Конечной целью государства является самореализация Абсолюта, «и эта самоцель обладает высшим правом по отношению к единичным людям, чья высшая обязанность состоит в том, чтобы быть членами государства»[220].

Долг, как мы узнали у Канта и Фихте, всегда превосходит личные интересы и наклонности.

Впрочем, простого участия в представлении Гегеля недостаточно для выполнения долга, если учитывать величие божественной исторической цели государства: «Поэтому государство следует почитать как нечто божественное в земном»[221].

Гегель верил, что в таком поклонении мы найдем свою истинную свободу. Так как в конечном счете мы, люди, являемся лишь аспектами Абсолютного духа, и, таким образом соотносясь с Абсолютным духом, мы соотносимся с собой: «Ведь закон есть объективность духа и воли в своей истинности; и лишь такая воля, которая повинуется закону, свободна, потому что она повинуется самой себе и оказывается у самой себя и свободной»[222].

То есть свобода человека – это абсолютное подчинение и поклонение государству.

Конечно, есть проблема, как объяснить все это обычному человеку. Обычный человек в своей повседневной жизни часто обнаруживает, что законы и другие проявления государства далеки от настоящей свободы. Гегель утверждал, что в большинстве случаев так происходит, потому что обычный человек не знает, что такое настоящая свобода[223], и никакие объяснения высшей диалектики не помогут этому человеку понять, что законы не являются посягательством на свободу.

Однако верно и то, признавал Гегель, что во многих случаях свобода и интересы отдельной личности будут действительно отвергнуты, переопределены и даже разбиты. Одной из причин является то, что общие принципы государства универсальны и необходимы, и поэтому нельзя ожидать, что они идеально подойдут частному и случайному. Как объяснял Гегель, «мировой закон существует не только для отдельных индивидуумов, которые при этом могут потерпеть ущерб»[224].

Но проблема не только в том, как применять универсальное к частному. Люди должны осознать, что с моральной точки зрения они не являются самоцелью, а являются лишь инструментом для достижения высших целей.

«Хотя мы и примиряемся с тем, что индивидуальности, их цели и их удовлетворение приносятся в жертву, что их счастье вообще предоставляется случайности, к царству которой оно относится, и индивидуумы вообще подводятся под категорию средств для достижения скрытой цели»[225].

И опять же, если мы вдруг не ухватили мысль Гегеля: «Отдельная личность есть в самом деле нечто подчиненное, обязанное посвятить себя нравственному закону». И снова, повторяя Руссо: «Поэтому, если государство требует жизни индивида, он должен отдать ее»[226].

Для особенных людей, которые приходят, чтобы встряхнуть порядок вещей и подтолкнуть вперед божественный план развития мира, индивидуальная жизнь отходит на второй план. «Всемирно-исторические личности», как Гегель называл их, это те, кто, обычно сами того не зная, являются агентами развития Абсолюта. Такие личности энергичны и целеустремленны, они способны использовать власть и направлять социальную силу так, чтобы достигнуть чего-то действительно важного в историческом масштабе. Однако их достижения дорого обходятся человечеству.