Обвенчанные утром - [6]

— Уже несколько дней, — призналась она.

— А почему ты ничего не сказала мне?

— Она меня попросила, и я согласилась — из уважения к её частной жизни.

— Чёрт побери, почему это у Маркс может быть частная жизнь, когда ни у кого её здесь нет, — Лео остановился, вынуждая сестру сделать тоже самое. Они стояли лицом к лицу. — Почему это тайна, что она сестра Ратледжа, Амелия?

— Я не знаю, — призналась та, выглядя встревоженной. — Она только и сказала, что это для её защиты.

— Защиты от чего?                                                                                               

Амелия беспомощно покачала головой.

— Возможно, Гарри мог бы сказать. Но я очень в этом сомневаюсь.

— Ей-богу, кому то придётся мне объяснить, или я вышвырну Маркс пинком под зад, не успеет она и глазом моргнуть.

— Лео, –  удивлённо сказала Амелия. — Ты не можешь этого хотеть.

— Мне было бы очень приятно.

— Подумай о том, как расстроится Беатрис…

— Именно о Беатрис я и думаю. Я не хочу, чтобы за моей младшей сестрой присматривала женщина, окутанная, весьма вероятно, опасной тайной. Если такой человек, как Гарри Ратледж, имеющий связи с представителями самых отъявленных негодяев Лондона, не может признать собственную сестру…она может быть преступницей. Что с тобой?

— Ничего, — с каменным выражением на лице ответила Амелия, возобновив прогулку. — Честно говоря, Лео, даже для тебя это слишком драматично. Никакая она не преступница.

— Не будь такой наивной, — проговорил он, направляясь следом. — Никто точно не знает, кто она или кем притворяется.

После минутного молчания, Амелия осторожно спросила:

— Что ты собираешься делать?

— Поеду завтра в Лондон.

Её глаза расширились от удивления.

— Но Меррипен ждёт, что ты примешь участие в посадке репы, и в удобрении, и…

— Я знаю, что Меррипен ждёт. И на самом деле не хочу пропустить его очаровательные лекции о чудесах удобрения.  Но всё равно я поеду. Я хочу встретиться с Ратледжем и получить от него ответы.

Амелия нахмурилась:

— Почему ты не можешь поговорить с ним здесь?

— Потому что у него сейчас медовый месяц, и он не захочет провести последнюю ночь в Гемпшире, болтая со мной. Кроме того, я решил взять  небольшой заказ на проект оранжереи в Мэйфере.

— А я думаю, ты просто хочешь быть подальше от Кэтрин. И подозреваю, что между вами что-то произошло.

Лео посмотрел на последние оранжево-фиолетовые отблески заходящего солнца.

— Темнеет, — заметил он неожиданно приятным тоном. — Пора возвращаться.

— От собственных проблем не убежишь, ты же понимаешь.

Его рот раздражённо скривился:

— Почему люди всё время так говорят? Конечно, можно сбежать от проблем. Я постоянно так делаю, и ещё ни разу не потерпел неудачу.

— Ты одержим Кэтрин, — настаивала Амелия. — Это для всех очевидно.

— И кто теперь драматизирует? — спросил он, направляясь назад, к Рэмси-Хаус.

— Ты следишь за каждым её шагом, — упорствовала Амелия, шагая с ним в ногу. — Стоит упомянуть её имя — ты весь превращаешься в слух. В последнее время, каждый раз, когда я вижу, как ты говоришь или споришь с ней, то кажешься более живым, чем был, с тех пор как…

Она сделала паузу, как бы раздумывая о том, что собирается сказать.

— С каких пор? — спросил Лео, подстёгивая её продолжить.

— До скарлатины.

Это была тема, которую они никогда не затрагивали.

За год до того, как Лео унаследовал титул виконта, в деревне, где жили Хатауэйи, разразилась смертельная эпидемия скарлатины.

Первой жертвой стала Лора Диллард, невеста Лео.

Семья Лоры разрешила ему оставаться с ней во время болезни. В течение трёх дней он вынужден был наблюдать, как она умирала у него на руках, час за часом, пока не покинула этот мир.

Лео пришёл домой и свалился с лихорадкой, а следом за ним — Уин. Каким-то чудом они оба выжили, но после этого Уин стала инвалидом. А Лео превратился в совершенно другого человека, надломленного настолько, что не мог даже полностью этого осознать. Он, казалось, погрузился в кошмарный сон, от которого не мог пробудиться. Его не волновало, жив он или умер.  Самое непростительное было то, что, отдавшись своим мучениям, он причинял боль своим родным и был причиной бесконечных семейных проблем. В итоге, когда Лео, казалось, готов был полностью уничтожить себя, семья приняла решение. Они отправили Уин на лечение во французскую клинику, и вместе с ней Лео, в качестве сопровождающего.

Пока Уин в клинике восстанавливала свои слабые лёгкие, Лео часами совершал прогулки по сонной провансальской деревушке, по горным тропам, по полям, усеянными цветами. Солнце, свежий воздух, lenteur[3], а может, неторопливый ритм жизни, очистили его ум и успокоили душу. Он перестал пить, разве что один стакан вина за обедом. Он перестал пить, разве что один стакан вина за обедом. Он рисовал эскизы и писал картины, и, в конце концов, он начал горевать.

После того, как Лео и Уин вернулись в Англию, Уин, всем сердцем стремившаяся к браку с Меррипеном, не теряя времени даром, сразу же взялась за осуществление своей мечты.

Лео же, со своей стороны, всеми силами старался загладить вину перед семьёй. И, более того, он твёрдо решил больше никогда не влюбляться. Узнав теперь о фатальной глубине чувства, на которое он способен, Лео никогда не даст другому человеку такую власть над собой.