Общение с детьми - [2]

С каждой неделей ему все труднее и труднее было дожидаться воскресенья. Он цеплялся за любой повод, чтобы поговорить с ней в дверях ее квартиры, когда дети уже вошли в дом. Спрашивал, как у них дела в школе и не требуется ли его помощь. Несправедливо, говорил он ей, что ей приходится воспитывать их одной; брал с нее слово, что она позвонит ему, если возникнет какое-нибудь осложнение, а если ей захочется отлучиться вечером и с детьми некому будет посидеть, он охотно приедет к ним. И каждый раз надеялся, а вдруг их разговор затянется и девочки так расшумятся в детской, что ей придется впустить его в дом, пока она не утихомирит их, но так никогда не получалось.

Каждое воскресенье, спускаясь в лифте, он думал: Элизабет красивее всех женщин на свете, и как это удивительно, что она была его женой, родила ему детей и когда-то они лежали рядом и любили друг друга, а он позволил ей уйти от него. Три недели назад она улыбнулась ему совсем как прежде. Спускаясь в лифте, он знал это, знал твердо.

Когда Диана ушла от него, ему стало трудно сосредоточиваться. Директор фирмы, где он работал, сэр Джеральд Траверс, человек с мясистой красной физиономией, отнесся к нему с сочувствием. Заверил его, что беспокоиться нечего. Личные невзгоды всегда отражаются на работе, не будь этого, тогда и человеком нельзя себя считать. Но спустя полгода сэр Джеральд вдруг сказал, к удивлению Малькольмсона, что, пожалуй, будет лучше, если он сменит работу. «Так часто бывает, — продолжал сэр Джеральд с мягкой улыбкой, сверкнувшей между его пухлых щек. — Личные дела иной раз сказываются на делах профессиональных. Вы меня понимаете, Малькольмсон?»

Малькольмсон стал подыскивать другую работу, но не сразу преуспел в этом: сейчас спад в делах, говорили ему. Но добавляли, что скоро все наладится.

Он проводил утренние часы у «Рыжего льва» в Барнсе за игрой в домино с одним пенсионером, а когда бронхит удерживал этого пенсионера дома, брал газету у хозяина бара. Днем он спал, а к вечеру снова приходил в «Рыжий лев». Иногда бывало, что, выпив несколько рюмок, он начинал думать о своих детях и об их матери. Думать о них, предварительно заправившись выпивкой, ему было приятно.

— Сегодня «Последний из могикан», — сказала Дейрдре, когда они вошли к нему в дом, и он догадался, что она еще утром просмотрела программы Би-би-си. Ведь знала, что этим дело и кончится — будут сидеть у телевизора. «Может, она скучает по воскресеньям?» — часто думал он.

— Нет, лучше «Целься в яблочко», — потребовала Сьюзи, но Дейрдре сказала, что это будет позднее. Он оставил их смотреть Рэндолфа Скотта и Бинни Барнса, а сам пошел на кухню приготовить им чай.

По субботам Малькольмсон покупал в кондитерской Фрита меренги и вафли. Пожилая продавщица улыбалась ему. Ловя на себе ее улыбку, он думал: может, она знает, для кого все это покупается? Однажды ему даже показалось, что она жалеет его. По утрам в воскресенье, слушая очередную серию «Семейства Арчеров», он готовил сандвичи с пастой «Мармайт» на ржаном хлебе и с помидорами на белом. Они любили сандвичи, он помнил это издавна. Когда «Последний из могикан» кончился, минут пять они смотрели «Распродажу», после нее переключились на «Целься в яблочко». Потом Дейрдре выключила телевизор, и они пошли на кухню пить чай.

— Вку-усно! — сказала Сьюзи, садясь за стол.

— Я хочу выйти замуж за человека вроде того дядьки в парке, — сказала Дейрдре. — С таким типчиком будет гораздо интереснее.

— А я хочу выйти замуж за папу.

— За папу нельзя.

— Ну, тогда за Ричарда.

— Папа, дай нам «Райбины», пожалуйста.

Он капнул в две кружки «Райбины» и долил туда теплой воды.

— Кто такой Ричард?

— Сьюзин дружок.

— Ну и что? — сказала Сьюзи. — Он мне нравится.

Малькольмсон вышел из кухни и в гостиной налил себе виски. Он сидел, держа обеими руками холодный бокал, и смотрел на серый телевизионный экран.

Он представил себе темноволосого человека — человека жизнерадостного, умного и тонкого, который часто бывает у них в доме, и дети хорошо его знают и уже привязались к нему. «Попрощайтесь с Ричардом», — скажет девочкам Элизабет, и они подойдут к нему и поцелуют его на ночь.

— Кто такой Ричард? — спросил он, стоя в дверях кухни.

— Приятель, — сказала Дейрдре. — Мамин.

— Добрый приятель?

— Да, очень!

— Я его люблю, — сказала Сьюзи.

Он вернулся в гостиную и быстро налил себе виски. Руки у него тряслись. Он быстро выпил, налил еще и еще раз выпил. На светлом ковре около телевизора было пятно, там, где Диана опрокинула чашку кофе. Ему было ненавистно теперь это воспоминание о ней, ненавистен ее голос, возникший у него в ушах, ненавистно напоминание о ее теле, ее помыслах. А ведь было время, когда он сходил с ума от страсти к ней. Он любил ее больше, чем Элизабет, и это безумие исковеркало ему жизнь.

Ну что ж, думал он под влиянием виски, ты погулял, потешился. Ты поставил все на карту с плоскогрудой американской нимфоманкой и хищницей и потерял все, что только можно было потерять. Теперь наступила очередь Элизабет. Почему ей не завести на время темноволосого Ричарда, который сажает себе на колени чужих детей и целует их на ночь? Он сел на пол, обняв девочек, пристроившихся по бокам от него. На полу перед ним стоял бокал виски. Электрический камин горел так уютно. Ветер швырял дождевые струи в окно, осенний день темнел к вечеру.