Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях - [31]

— Однако, как хотите, все же Гвоздике это будет неприятно прочесть, — говорил Полянский, известный независимостью своих суждений. — Ведь тут факты и цифры…

— На этот счет mon cher, не беспокойтесь! — возразил председатель, поправляя обычным жестом свой браслет. — Гвоздика ничего не читает. Pas si bete! — засмеялся он.

Ha музыкальном вечере у Зинаиды Львовны речь шла о том же письме. Знатоки по части литературы находили, что оно написано недурно, но чересчур резко и для женщины совершенно неуместно. Зинаида Львовна громко объявила, что Гвоздика не может быть виноват, и когда Михаил Дмитриевич, отозвав в сторону одного из чиновных гостей, ему с жаром что-то говорил, Зинаида Львовна, проходя мимо под руку с Половым, сказала с своим грациозным жестом, кивнув головой: — Soyez clement pour notre cher Гвоздика.

Михаил Дмитриевич и сам быль не прочь проявить свою clemence и оставить все это без последствий, ограничившие вторичным выговором Гвоздике, но когда из Петёрбурга был получен каком-то толстый пакет, оказавшийся известною корреспонденцией, причем некоторые места её были зловеще подчеркнуты красным карандашом; когда всплыло какими-то судьбами опять дело Щелкунова и однородное с ним дело крестьянина, разоренного, высеченного и даже выселенного посредником Иваниным по ложному приговору общества; когда прошел слух, поддерживаемый самим Лупинским, о засеченном другим посредником, Грохотовым, крестьянине Михайловской волости, об исчезновении из опекунских имений лесов, о неправильном отводе земель помещику Королеву и проч., и проч., - когда все это и многое другое, пробившись Бог весть какими судьбами из административных сфер на улицу, стадо достоянием толпы и могло, пожалуй, проскользнуть в печати, — тогда уже было не до clemence. Встревоженный Михаил Дмитриевич решил назначить ревизию во всех волостях, с предписанием ревизору обратить особое внимание на мятежный уезд. Назначение это пало на как нельзя более пригодное для этой дипломатической роди. Господин Хвостовский был известен в своем кругу за тонкого политика; его изречения приводились, как эссенция губернской мудрости, и Михаил Дмитриевич возлагал на всего большие надежды. Этот губернский Бисмарк мог благородно выйти из какого угодно щекотливого положения. Он ехал с большими полномочиями и с инструкцией не выносить ссора из избы, что в то время было девизом всей внутренней политики губернии и служило камертоном для подъема служебного рвения обрусителей.

XXII

В одно прекрасное утро в городе и его окрестностях разнесся слух о предстоящей ревизии всех волостей уезда. Люди, легко увлекающиеся, были в восторге; другие не доверяли: видавшие виды и скептики по натуре качали зловеще головой иди уверяли, что ничего из этого не выйдет. Но, не смотря на прецеденты, на общее, исторически сложившееся недоверие к этому способу доискиваться истины, всем по чувству простого сожаления к несчастным, хотелось думать, что ревизор, человек свежий и ни чем несвязанный, распутает этот узел, который затягивался глухою петлей над шеей старика Подгорного. — «Вот приедет барин, барин все рассудит», — думали в волостях многие на манер Ненилы, и нетерпеливо ждали ревизора. Наконец, барин приехал. Гвоздика, бывший в приятельских отношениях со всеми губернскими чинами, отправился его встретить на первой станции и вместе торжественно и дружно совершили они свой въезд в уездный город. Это было как бы предзнаменованием и программой будущего образа действий ревизора, и даже легко увлекающиеся стали сомневаться…

На другой день губернский чиновник сделал визит всему мировому институту, обедал у «пана маршалка», пил чай у одного из скомпрометированных посредников, a вечером гулял с Гвоздикою под руку на бульваре, громко смеясь над преждевременными модами уездных дам. За обедом у «пана маршалка» он решительно не хотел говорить ни о чем серьезно; слегка подсмеиваясь, он говорил любезности «пани маршалковой», принимавшей за чистую монету все его дипломатические подходы, сделал какое-то острое замечание на счет уездных шиньонов, и между шуток успел узнать все, что ему было нужно. После обеда, за чашкой кофе, усевшись покойно на диван, под влиянием шампанского и выпитых за его здоровье тостов, пуская дым папиросы прямо на хозяйку, он спросил вскользь об Орловой. «Пани маршалкова» отозвалась о ней с большою снисходительностью. Петр Иванович язвительно назвал ее «нашей уездной писательницей», Гвоздика пожелал ей на язык типун, и все засмеялись,

Два дня спустя, в известной читателю черниговской коляске, которую «пан маршалок», скрепя сердце, любезно предоставил ревизору, последний, вместе с Гвоздикой, отправился в далекую Волчью волость. Избалованный своим служебным far-niente, ревизор считал эту поездку настоящим подвигом; в глубине души она казалась ему даром потраченным временем, которое мог бы провести гораздо приятнее, но, творя волю пославшего, он самым серьезным образом собирался играть свою роль.

Была чудная погода, когда они ехали по роскошным зеленым болотам, и охотничье сердце Гвоздики замирало и билось от восторга каждый раз, когда испуганная звоном колокольчика стая диких уток поднималась с шумом из тростника, пропадая в синей глубине неба.