Обрести себя - [8]

— Если бы нам раздали землю, — мечтательно прервал его один.

— Да еще бы налоги уменьшили, — добавил другой.

Но Истрати никого не слушал.

— Поделить все, раз пришла свобода! Мы должны попользоваться ею. Поделить, и никаких гвоздей. Чего там ждать, скорей надо делить!

Не желая путаться под ногами, Илиеш двинулся дальше, к дому Лимпиады; там проходил большой шлях, и, как обычно, по четвергам и воскресеньям проезжали крестьяне пяти соседних сел, держа путь на Шолдештский базар. Нынче по шляху в сторону Прута двигались отряды румынских пограничников и множество перегруженных подвод с имуществом румынских чиновников, нажитым в Бессарабии. В саду у Лимпиады собралась толпа любопытных посмотреть на это бегство. Люди перебрасывались короткими фразами:

— Смотри, смотри, это же перчептор[2] из Солонен!

— И адвокат Маринеску драпает! Гляди-ка!

— Кончилась их лавочка, теперь тут им не климат!

Ехавшие на подводах уныло глядели поверх голов собравшихся у дороги людей. Им нечего было сказать остающимся — ни спросить, ни посоветовать. После двадцати двух лет хозяйничания в этих местах они спешили убраться, зная, что никто не вымолвит им доброго прощального слова. И занимала их одна мысль — не опоздать бы на поезд.

После обеда подвод на дороге стало меньше, а потом она и совсем опустела. Все пошло, как обычно. Лимпиада белила завалинку, дедушка чинил крышу сарая. Ион принес из хаты кусок плацинды[3] с брынзой и поделился по-братски с Илиешем.

— Пойдем купаться? — спросил Ион, подмигнув.

— Нашли время бегать, — забеспокоилась Лимпиада.

— Мы только до речки, — уверял ее Ион.

— Растут без призору, — проворчал старик им вслед.

Вечерело, солнце клонилось к горизонту. День кончался, а перемен, о которых говорило все село, так и не произошло. Некоторые засомневались: может, все это брехня? Люди, занимаясь своими обыденными делами, нет-нет да и бросали взгляды на дорогу. Но она оставалась пустой.

Ион и Илиеш вышли за околицу, свернули к оврагу. Илиеш горел нетерпением узнать, куда они идут. В конце концов не вытерпел:

— Куда мы идем?

— Встречать русских, — серьезно ответил Ион.

— А где?

— В Девичьей долине.

В зарослях шиповника их поджидали Гаврилаш, Григорий, Боря Зильберман, сын бакалейщика, и его сестра Рива, рыжая веснушчатая девочка. Илиеш подозрительно покосился на нее. Не дело, когда в серьезную компанию лезет девчонка. Гаврилаш держал обструганную палку с привязанным к ней красным платком.

— Советское знамя, — пояснил Ион Илиешу и, повернувшись ко всем, добавил: — Все готовы?

— Готовы.

— У кого хлеб-соль?

— Вот. — Григорий показал узелок.

Девичья долина, похожая скорей на ущелье, заросла кустарником, отсюда начинался лес Хынку. По лесной опушке через лощины и заросли шиповника змеилась железная дорога и пропадала в черной пасти тоннеля. Названа так долина потому, что много лет назад в этом месте стая волков растерзала девушку. Бедняжка возвращалась домой с Шолдештской табачной фабрики и тут встретила свою смерть. До сих пор на ее могиле в долине стоит крест с зубчатым жестяным навесом.

Добравшись до тоннеля, откуда веяло прохладой погреба, ребята расселись на траве. Прежде тут стояли часовые, теперь же кругом не было ни души. Григорий развязал полотенце — все увидели пышный кулич, увенчанный голубками, и блюдечко с солью. Поглаживая рукой соблазнительно пахнущий хлеб, он с притворной серьезностью сказал:

— Разговеемся, отведаем кулича.

— Ты в своем уме? — возмутился Гаврилаш, который не понимал шуток.

Григорий иронически извинился, потом, посерьезнев, спросил:

— А что, если они пойдут по дороге?

Все задумались. В самом деле, могло случиться так, что, пока они тут прохлаждаются на травке, те, кого они ждут, пройдут совсем другой стороной. Потом все согласились с разумными доводами самого же Григория: даже если советские пойдут по дороге, все равно часть их должна явиться и сюда, ведь железная дорога и тоннель — не игрушки, их надо взять под охрану. Григорий стал рассказывать разные смешные истории, ребята сгрудились возле него. Только Рива бегала по склону долины, собирая цветы. И вдруг все вскочили, из глубины тоннеля послышался гул тяжелой солдатской поступи.

— Идут, — еще не веря ушам, сказал Ион, — ей-богу, идут!

Они растерялись, не зная, с чего начать, как встречать людей этой неведомой страны, о которой прежде говорили тайно, шепотом. А во тьме ущелья грохотали шаги множества ног. Ближе, ближе… На лицах ребят улыбки то сменялись тревожной серьезностью, то вновь вспыхивали радостно, то опять сменялись растерянностью. Так бывает, когда быстро бежишь мимо деревьев в солнечный день — на лице то свет, то тень, то свет, то тень…

Рива не находила себе места. Она взволнованно теребила собранный букет.

— Боря, что делать с цветами?

— Оставь свои глупые вопросы, — нервничал брат.

Она надулась: все мальчишки грубияны, разговаривать по-человечески не могут. Илиеш взглянул на нее исподлобья. Она была в голубом платьице, в золотистых волосах — ленты. Илиеш смягчился, подвинулся к ней, указав на цветы, посоветовал:

— Раздай их солдатам.

Оба они были меньше других, никто не принимал их во внимание. Это сближало.