Обрести себя - [7]

— Что с тобой, Илиеш? — удивился Якоб. — Чего ты плачешь?

К ним подошел Ион.

— В чем дело, что случилось?

— Боюсь, что война будет.

Ион рассмеялся.

— Какая война тебе померещилась?

— Гаврилаш сказал, что идут русские.

Григорий щелкнул его по лбу.

— Эх, глупая башка! Они приходят мирно, по договору. А ты выплакиваешь глаза. Тыква ты зеленая, а я-то думал, что ты уже настоящий парень!

Григорий подсел к костру, стал рассказывать.

— Говорят, за Днестром объединили все земли. Все вместе пашут и сеют казенными машинами.

— Лучше так, чем гнуть спину на кулаков, — философски вставил Гаврилаш. — Вон у твоего деда Никиты, — он повернулся к Владимиру, — так в прошлом году на косовице даже в полдень не давали отдохнуть. Я у него поденно работал. Приходит его жена и заявляет: «Пока отдыхаете, давайте чистить картошку».

— Кто же виноват? — пожал плечами Владимир. — Имей больше земли, не будешь наниматься.

— Видно, так богом заведено — одни погоняют, другие тянут, — заключил Сырге.

— Не спишь, Илиеш? — внезапно спросил Ион.

— Нет.

— Тогда присмотри за моими лошадьми, а я сбегаю в село. Интересно, что там.

— Присмотрю, — пообещал Илиеш.

Несмотря на возбуждение, вызванное необыкновенной новостью, ночь и усталость взяли свое: Илиеш крепко уснул, согревшись под армяком, которым заботливо укрыл его Ион. Сладок и здоров сон в детстве, да еще на открытом воздухе. Особенно крепко спится перед рассветом. Однако и на этот раз Илиешу не удалось полностью насладиться сном. Кто-то расталкивал его и кричал в самое ухо. Еще сонный, Илиеш спросил:

— Что? Где? Волки?

— Волки ему мерещатся! — тормошил его Ион. — Да вставай же, весь белый свет проспишь, дуралей! Идет такое!.. Вставай! Слышишь?! — Ион схватил Илиеша в охапку, поставил на ноги. — Распутывай лошадей, едем домой.

— Сейчас, ночью?

— Делай, что говорю, да поторапливайся. А то останешься один в поле.

Лишь теперь Илиеш заметил, что под вязами остались только они с Ионом. Все остальные уже уехали. Тут он вспомнил все, что случилось ночью.

— Куда поедем?

— Скорей садись на коня! Ты хочешь, чтобы советские вошли без нас, пока мы будем прохлаждаться здесь?

Больше Илиеш не сказал ни слова. Быстро сел на Вьюна и молча поехал за Ионом навстречу заре, которая только занималась на востоке.

— Русские идут! Идут советские!

Этот слух молниеносно облетел все село.

Рано утром в дом Браду пришла Евлампия. Ее глаза были красными и припухшими от слез. Она казалась убитой горем. Ангелина, занимавшаяся делами на кухне, удивилась:

— Какое горе свалилось на тебя, сестрица? Чего выплакиваешь глаза с утра?

Евлампия уткнулась в передник и запричитала. Впрочем, слез не было заметно.

— Ушел наш батюшка, ушел, и неизвестно, когда еще увидим его!

Ангелина вытаращила глаза:

— Какой батюшка? Что ты мелешь?

— Один у нас батюшка, отец Аввакум. Уехал со своей матушкой. Я их только что проводила. Что же теперь будет? Как жить теперь? Ох, грехи наши тяжкие!

— Пастырь, — улыбнулась Ангелина, — бросил свое стадо на произвол судьбы?

— А что, надо было оставаться? Чтобы безбожники содрали с него кожу?

— Что со всеми людьми, то и с ним.

В это июньское утро Илиеш не находил себе места. Из разговора матери с Евлампией он ничего не понял. Побежал к деду, тот знал все и вся.

Солнце уже взошло, но его заслонял Чертов курган, и село было пока в тени. Трава перед домом, осыпанная росой, отяжелела. Возле ворот в долбленой колоде плескалась стайка пискливых утят. Сосед Тоадер Мунтяну сапой срубал вдоль своего забора крапиву, бурьян, лопухи. После каждого удара роса дождем обрушивалась на него. Он промок с головы до ног. Непоседа этот Тоадер. Никто никогда не видел его без дела, вечно он чем-то занят. И на все руки мастер — и плотник, и каменщик, и колесник, и сапожник. На клочке земли возле его дома вызревали мак, разные сорта гороха, вики, фасоли, цикорий, салат, картофель, лук, помидоры, чеснок, щавель, тыква — всего не перечислишь. Казалось, его привлекают не столько плоды, сколько заботы, уход за растениями. Вдоль забора он насадил кусты крыжовника. Среди них стояли ульи, пять штук.

При одном взгляде на ульи у Илиеша текли слюнки. До чего же вкусен мед в сотах! Каждый год Тоадер, снимая урожай, зовет Илиеша полакомиться медом. Сотовый воск приятно упруг на зубах, прилипает к нёбу. Бывает, в какой-нибудь ячейке останется незамеченной пчела — возьмешь в рот кусок, полный янтарной сладости, и вдруг всего прострелит боль. Потом ходишь неделю с распухшим языком. Тогда Григорий шутил: мол, поцеловался с пчелой. А вот Тоадера и Григория пчелы никогда не кусали. Впрочем, Григорий был равнодушен к меду, никогда не брал его в рот. По его словам, ему больше нравятся соления да квас. Трудно в это поверить Илиешу. Не может быть на всей земле человека, которому не нравился бы мед. Если бы у Илиеша были ульи, он не ел бы ничего, кроме меда.

Другой сосед, Истрати Малай, стоя у забора, что-то горячо обсуждал с группой собравшихся односельчан. Его фигура возвышалась надо всеми, лицо горело.

— Поделить между собой их имущество, и весь разговор! — кричал он, жестикулируя. — Разделить, чего мешкать!