Обрести себя - [26]

— Он и нам так говорил, — поддержали деда солдаты.

— Преступник, — холодно процедил доктор. — Тобой должен заняться трибунал.

— А что я говорил?! — подскочил тот самый солдат, который минуту назад предлагал проверить, не спрятана ли бомба за пазухой у старика. — Я сразу сказал, что это подозрительный тип. Он обвел нас вокруг пальца, разжалобил, а сам специально отрезал ему ногу, чтобы парень на войну не попал. Ну и артист, здорово сыграл!

— Что ты пристал к старому человеку? — загорячился Томулеску. — Не видишь, он и так чуть жив. Оставь его!

Доктор безнадежно махнул рукой и повернулся, чтобы уйти. Но Томулеску, добрая душа, не успокоился:

— Сделайте ему хотя бы перевязку.

— У двух акушерок ребенок остается с неотрезанной пуповиной, — отмахнулся доктор и с иронией бросил старику: — Прощай, коллега. Скажи спасибо, что дешево отделался.

Солдатам стало неловко, они затихли. Один из них сказал:

— Так ему и надо — пусть русские перевязывают.

— Не будь свиньей, — оборвал его сосед.

А Томулеску пошел следом за доктором. Между ними разгорелся спор, они перекидывались фразами, в которых часто слышались слова: прогресс, долг, гуманность. Дед Епифан ничего этого не понимал, да и не старался понять. Он думал о том, как бы скорей забрать внуков и потихоньку уйти. А то в самом деле задержат. Теперь не жди добра, еще придерутся… Но дело приняло другой оборот: доктор повернулся, зашагал обратно. Он был сердит, лицо покраснело.

— Развяжи эти тряпки, — приказал он старику, кивнув на ногу Иона.

Старик послушно наклонился над внуком. Однако снять повязку оказалось немыслимо — тряпки слиплись и присохли к ране. Потянуть сильней дед не решился и растерянно пробормотал:

— Если бы немного воды, отмочить бы. Илиеш, принеси воды.

Профессиональное чувство победило в докторе барскую брезгливость.

— Каннибал, — прошипел он, оттолкнув старика.

Сильным рывком оголил культю, не обратив внимания на крик Иона, и на секунду онемел при виде раны. Эта секунда показалась деду вечностью.

— Да-а-а, — протянул доктор после долгого молчания, — пусть теперь кто-нибудь попытается доказать мне, что Европа — цивилизованный континент. Гляди, Томулеску, а теперь скажи мне, где мы находимся: в середине двадцатого века в степях России или на заре человечества среди племени дикарей?!

— Цель оправдывает средства, — ответил Томулеску.

— Но не в медицине.

— Повсюду.

— Ты осел, Томулеску!

— По степени развития осел стоит на ступеньку выше чем свинья.

Доктор не остался в долгу — ответил более откровенной фразой. Он умело и быстро очищал рану, даже почти не глядя на нее. Ватные и марлевые тампоны летели через его плечо, доктор не смотрел даже, куда они падают — на землю или на голову кому-нибудь.

Эти окровавленные лоскуты марли и шарики из ваты изменили течение мыслей деда Епифана — он подивился расточительности доктора, ему стало жаль, что он портит так много добра. Разве нельзя было очистить рану двумя-тремя тампонами? Хорошо, что его, деда, не заставляют платить за это.

— В сорочке ты родился, гиппопотам, — сказал доктор, закончив перевязку и крепко хлопнув Иона по спине.

— Господин доктор, — придвинулся к нему старик, — будьте добры, скажите, затянется рана? Выживет он?

У доктора презрительно сверкнули глаза.

— Гм!.. Эта скотина уцепилась за жизнь.

Томулеску испуганно прервал его:

— Оставьте, доктор, не начинайте сначала! Будьте благородны до конца.

Но доктор продолжал, обратившись к деду:

— Ты знаешь, что такое червяк, дед? Видел, как он ползет? Разрежь его пополам, потом еще, еще, а он ползет, все ползет! Так вот, вы такие же черви!

Обоз собирался тронуться в путь, и времени для разговора уже не было. Солдаты, а вместе с ними и доктор, заспешили. Маршал послал их завоевать Россию, поставить на колени большевиков, посмевших нарушить заведенный богом порядок. И они спешат. Только с каждым километром, пройденным в глубь Советского Союза, становится все яснее, что домашние расчеты не сходятся с тем, что встречаешь на базаре. И чем больше оставляли они за собой новых кладбищ, тем меньше оставалось желания проникнуть дальше в эти необъятные просторы.

Кончился привал, солдатские лица посуровели, замолк смех. Кто знает, возможно, это последний привал, последний отдых на земле. И вместо прощального слова они бросали полные зависти взгляды на оставшегося позади инвалида в самодельной тачке…

— Слава богу, как сквозь угольное ушко прошли, — вздохнул Дед Епифан, глядя вслед уходящим.

Когда спал зной, они с Илиешем опять впряглись в тачку, пошли, пошли без отдыха, пока степь не закружилась перед их глазами, как жернов, пока в глазах окончательно не потемнело.

Так шли и шли они, пока однажды утром не увидели наконец долину Купания.

Илиеш жадно огляделся, ощупал глазами каждый склон, каждый камень. Ему даже не верилось, что это наяву. Вот гнездо совы, к которому он столько раз карабкался! А вот пониже — мельница, куда отнесли смертельно раненного Гаврилаша. Через несколько километров они увидят дом. Подумать только! Сердце колотилось в груди Илиеша. Что делает мать в эту минуту? Наверное, плачет, не подозревая, что он так близко. Боже, как он стосковался по ней, по селу, по родной хате! Будь это в его власти, он одним прыжком взлетел бы на гору. Но дедушка не пускает, говорит, надо подождать, отдохнуть, набраться сил. Негоже являться домой изнуренными. А как горит душа и чешутся пятки от желания идти быстрее!