Обрести себя - [25]

В ту ночь дед Епифан со своими внуками впервые с тех пор, как оставили дом, спал по-человечески, на постели. Марина, добродушная старушка, позаботилась о них, как мать: накормила досыта тушеной картошкой с солеными огурцами, выстирала им по смене белья, в котомку Илиеша положила несколько пышек. При этом говорила ему, указывая на Иона:

— Немного схож с моим мизинчиком, моим младшеньким Миколой: тоже светловолосый, слабенький. Как играл на бандуре! Начнет играть — птицы замолкают и вода в реке перестает течь. Теперь уж, наверно, ему не до игры. — Она вытерла слезу. — Там вместо бандуры поют бомбы…

Дед Епифан с Петром сооружали под навесом тачку. Петр поучал старика:

— В Балту не заходи, там полно немцев. Держись по течению Кодымы. Хорошо бы найти доктора, чтобы осмотрел парня. Была в нашем селе девчонка-фельдшерица, да ушла вместе с нашими. Кто знает, может быть, пока не дойдет до Днепра, наши погонят немца обратно.

— И мне думается, недолго они пробудут здесь, — с надеждой сказал дед.

На следующее утро они усадили Иона в тачку и снова тронулись в дорогу. Тачку везли по очереди — немного дед, потом Илиеш. Села, через которые пришлось идти, словно вымерли. Заборы заросли бурьяном и крапивой, окна были забиты, оставленные хаты выглядели печально. Местами только груды почерневшего кирпича остались от жилья.

Далеко стороной обходил дед Епифан немцев. Лишь однажды увидели их вблизи, когда проходили через маленький хуторок, — те вынырнули неожиданно из-за угла. Их было четверо, все походили друг на друга. А может быть, так только показалось Илиешу. Все высокие, худые, с бесцветными глазами. Они шли, смеясь и разговаривая на своем языке. Илиеш прижался к забору. Немцы прошли своей дорогой, только один, видимо почувствовав у себя на затылке взгляд Илиеша, обернулся, состроил рожу, высунул язык и, приставив колбу два пальца, изобразил рога. Довольный испуганными лицами, он рассмеялся и, раскачиваясь, побежал догонять своих.

Как-то возле родника путники наткнулись на румынский обоз. Вдоль дороги стояли повозки, груженные продовольствием и снарядами, неподалеку паслись лошади в сбруе. Солдаты плескались у колодца, валялись на траве. Увидев деда с двумя подростками, один из солдат насмешливо спросил:

— Эй, дед, далеко ли еще до конца земли?

Дед Епифан тяжело вздохнул и ответил невесело:

— Не так уж далеко, вон за тем холмом.

— Откуда ты знаешь по-молдавски? — удивился румын.

— От матери.

— Ишь, чертов дед, — сказал другой солдат. — Посмотри, Ника, нет ли у него бомбы за пазухой. — И придирчиво обратился к деду: — Ты где шатался, старик?

Дед внимательно вгляделся в лицо солдата, стараясь понять, что у того на уме.

— Ходил за счастьем, — с горечью ответил он.

— Ну, и нашел?

— Не видите, везу в тачке.

Несколько любопытных, задетых словами старика, подошли поближе.

Первый солдат сухо бросил:

— Не сиделось дома, поперся искать беду на свою голову.

— А мы-то разве другое что-нибудь ищем в этих местах, Томулеску? — не без ехидства спросил сухопарый румын.

— Ты, Костикэ, брось свою философию, — огрызнулся Томулеску. — Или по плетке соскучился?

— Нет, я уже затосковал по старой карге, которую рисуют в белом саване и с косой.

— Брось, пусть о ней думают другие. Лучше помечтай о тех пятидесяти гектарах земли, которые получишь после войны.

— Пятьдесят лопат земли и каску, — поправил другой.

— Ну, опять ударились в пессимизм! — Пожилой капрал считал своим долгом поднять дух солдат. — Солдат должен быть твердым и бодрым. — Чтобы переменить тему разговора, добавил: — Томулеску, поговори-ка с господином доктором, может, он сделает перевязку этому бедняге.

— Ему нечем перевязывать, — ответил Томулеску.

— А индивидуальные пакеты?

— Он их для себя бережет.

Господин доктор лежал на солнцепеке и читал книгу. Это был хорошо сложенный мужчина с интеллигентной внешностью. Он — прирожденный штатский, и военная карьера его не соблазняла. В армию его взяли недавно, в этот обоз он попал случайно: присоединился к нему, чтобы догнать свою часть. Доктор надеялся, что скоро его отзовут обратно в один из городов Мунтении, туда, где он работал до войны. Это ему обещали влиятельные родственники. А пока он скучал… Единственный, кому он хоть немного симпатизировал из окружавших его людей, был Томулеску, который казался ему приличнее остальных обозников. В свое время Томулеску проучился несколько лет в политехническом институте; хоть и не закончил, но кое-чего нахватался и беседовать с ним можно было часами.

Выслушав просьбу Томулеску, доктор закрыл книгу, подошел к Иону. При виде пропитанных кровью заскорузлых тряпок он с отвращением сморщил нос.

Дед Епифан глядел на него как на избавителя. Доктор!.. Сколько дней он мечтал встретить доктора! И теперь, не заметив холода в его глазах, глядел с надеждой, благоговением, обретая наконец-то уверенность в спасении Иона…

— Кто сделал ему ампутацию? — спросил доктор.

Старик недоуменно пожал плечами — не понял.

— Кто отрезал ему ногу?

— Я.

— Ты с ума сошел, старик! Я спрашиваю, кто сделал ему операцию?

— Я, господин доктор. Умереть мне на этом месте, если вру!