Обрести себя - [187]

— Что это такое? — спросил он, показав на кочан.

— Капуста, — бросился объяснять Захария, предчувствуя, что вопрос не к добру.

— Капуста круглая, а эта на пирамиду похожа.

— Новый сорт, сам вывел путем…

Но Гынгана не интересовал творческий процесс.

— Пустой формализм, видимость нового. Сущность не изменилась. Ты где работаешь?

— Колхозник из Трех Ягнят.

— Так кто же твои прямые обязанности выполняет, пока ты занимаешься такими художествами?

Захария попытался что-то возразить, но Гынган не стал слушать:

— Я тебе советую заниматься лучше своим делом. А это оставь в покое. У нас есть кому проводить эксперименты, государство специальных людей поставило, средства особые выделяет.

Совет его напоминал приказ. Вернулся Павел домой чернее земли. В приступе ярости выбросил в мусор семена, добытые с таким трудом, да еще растоптал ногами. Он топтал их так яростно, что соседи решили: тронулся сын Пенкиса. Однако на второй день он вышел в поле спокойный, как всегда. А через год поступил в техникум, закончив который, пошел в институт. Теперь у него диплом агронома. Но капуста все-таки погибла. Вновь вывести такой сорт ему уже не удалось.

— Не надо было тогда отпускать тормоза, — уловив печаль Павла, сказал Арион. — Вот и сберег бы свою капусту.

— Железо и то гнется, чего же ты от человека хочешь? — промолвил Павел, углубившись в себя.

— Выходит, защитить добытое труднее, чем создать новое.

— Пойдем лучше, любопытно все же, что получилось у того парня.

— Иди сам, у меня на огороде дел по горло. Девчата не освоили еще новое дело — поднимаем помидоры на колышки.

— Твоя воля, думал, заинтересуешься.

— Интересно. Только за меня никто не станет работать.

По косогору прямо к стану летело облако пыли. Арион помедлил, стараясь разглядеть, кто едет. Вскоре возле них остановил свой разгоряченный мотоцикл колхозный инженер по фамилии Митрофан. Красный нос и мутные глаза его выдавали, что инженер, по обычаю, пьян. Вместо приветствия Митрофан, широко разведя руками и с наигранным восхищением глядя перед собой, заговорил:

— Какие у нас холмы! Красота!..

Арион, не дослушав его, вскочил на свою бедарку.

Вечером Арион решил заехать на посадку табака, посмотреть, как там справляются дочери. Еще издалека он увидел, что на поле происходит что-то необычное. Он поторопил коня, а когда разобрался, что к чему, хотел уже поворотить назад, да было поздно. Все три его дочери взобрались на сиденья рассадопосадочной машины и теперь были предметом восхищения целой толпы зевак. Машину тащил трактор Микандру, сам Микандру, гордый, как орел, оглядывался на них, показывая свои белоснежные зубы. Павел Захария ринулся к Ариону с выражением радости на лице:

— Ну, что скажешь?

Откуда-то вынырнул инженер Митрофан, который с пафосом добавил:

— Техника есть техника!

Хмель уже развеялся в его голове, и лицо уже было не таким оплывшим. Теперь можно было разглядеть его маленькие, обычно заплывшие глазки. Тут же был председатель Ион Гырля, приехавший полюбоваться на отремонтированную машину. Он тоже был радостно возбужден:

— Теперь весь табак за несколько дней высадим.

Арион отнесся ко всему этому с недоверием. Ведь уже раз десять налаживали машину, пускали в дело, и столько же раз она останавливалась. Арион недовольно проворчал:

— Проверили, рассаду не ломает?

Иронически посмотрел на Павла Захария, который не раз помогал пускать эту окаянную машину и вот теперь восторженно прыгает за ней, как цапля. Ариона же так скоро не убедишь. Он зашагал между рядами, придирчиво выискивая изъяны. Однако придраться не к чему — ряды были ровные, рассада посажена без повреждений. Зеленая, здоровая, она словно подсмеивалась над Арионом.

— А что было, что до сих пор не работала? — спросил он, не в силах сдержать любопытства. В голосе его слышалось больше досады, чем удовлетворения. Павел пожал плечами:

— Спроси Микандру, он знает.

— Микандру, чем она страдала?

— Пустяк. Кое-что надо было подтянуть.

— И из-за этого мы два года сажали рассаду вручную?

Инженер доверительно наклонился к уху Ариона, хитро подмигнул, но тот отстранился — от инженера здорово тянуло винным перегаром. Все же Митрофан сказал:

— Пока гром не грянет, мужик не перекрестится.

Ион Гырля услышал эти слова и холодно взглянул на Митрофана:

— Крестятся почему-то не те, кому надо бы.

— Иван Андреевич, намек не слишком тонок, чтобы не понять его, — сразу посерьезнев, отозвался инженер. Его лицо с отвисшим, как у индюка, подбородком приняло обиженное выражение.

— Понимать мало, надо делать, — рассердился Гырля. — Нам нужны специалисты, а не… Завтра же пойду в райком. Что у нас, колония по перевоспитанию, что ли?!

— Не трать зря горючее, Иван Андреевич, — успокоил его Митрофан. — С кем хочешь ссориться? Со мною? Честное слово, не стоит. Ну, бездействовала одна машина, и что тут страшного? В других колхозах тоже бездействуют. Будь разумней и не расходуй ячмень на гусей. Радуйся, что этот паренек вылечил машину.

— Вы невыносимый человек! — махнул рукой Гырля. — Умереть мне, если не так.

Сколько раз он выходил из себя и решал уже раз навсегда избавиться от Митрофана. Но всякий раз вспышка кончалась примирением. В общем-то инженер — умный и знающий человек. Только не просыхает. Он это понимает сам и не скрывает свою слабость, а, наоборот, словно бы назло старается казаться хуже, чем он есть на самом деле. В Трех Ягнятах он отбывает наказание. Все знают, что он осужден на семь лет условно, что в столице, где живет его жена с ребятишками, появляться ему запрещено. А за что судили, никто не знал, эту тайну он ни разу не выболтал даже по пьянке. Гырля закрывал глаза на то, что инженер исчезал временами на несколько дней. Видно, навещал семью. В ответ на все упреки Гырли Митрофан помалкивал или отделывался шуткой. И его терпели, больше, видно, из сострадания: человек попал в беду, что с него возьмешь? И все же, когда становилось невмоготу, Гырля клялся, что дойдет до Центрального Комитета, но выгонит Митрофана. А инженер улыбался покорно и уговаривал председателя: