Обрести себя - [185]

— Тебя пугает будущий сад? Говори.

«Чертов еврей, — изумился Арион, — читает мои мысли. Не зря говорят, что они бывают хитрее лисы».

— Не сад меня пугает, а легкомыслие людское: берут на на себя такое дело, а как выполнять — так и забыли об обещании. Как шумят у нас, когда берут какие-нибудь обязательства! На общих собраниях, при народе, с блеском, с почетом, с музыкой! А потом, когда дело заглохнет, — молчок. Что-то я не слышал, чтобы притянули кого-нибудь за это к ответу. Напугаешься, когда подумаешь, как безответственно берем обязательства.

В это время Павел собирал своими тонкими пальцами пыль в маленькую кучку и, по виду, был поглощен этим занятием. Ариону показалось, что агроном слушает его недостаточно внимательно, и он замолчал.

— Ну-ну, дальше, — после паузы сказал Павел.

— Чего тебе говорить, когда ты вон балуешься?

— Балуюсь, но слушаю.

— Лишь бы время убить.

Неожиданно Павел вспылил:

— Ну и привередливый народ эти молдаване! Что мне — стоять по стойке «смирно» перед тобой прикажешь? Раз-два, уже надулся. Ну и что, что играюсь? Я нервный, руки надо занять.

Но все же ковыряться в земле бросил. Некоторое время он ждал, но Арион молчал. Не терпит, когда слушают невнимательно. Ему легче тянуть плуг, чем вести пустую беседу.

— Ну, так скажи, у кого это нет ответственности, если не секрет? — не выдержал агроном, стараясь возобновить беседу.

— У нас у всех, — глухо отозвался Арион.

— Зачем же такое обобщение? Может быть, хоть у кого-то есть? Иначе давно бы богу душу отдали.

— Ничего, и так панихиды каждый день служим — не по одному, так по другому.

— А конкретней нельзя?

— Слушай, ты, агроном, скажи, долго мне еще бригадирствовать? Завтра придет другой, с дипломом, — будь добр, освободи место. Говорю тебе, как брату. Как-никак вместе росли, одни и те же гусаки щипали нас обоих, вместе босиком за подснежниками ходили, вместе у Сеньки в горохе кувыркались. Так что имею на это полное право.

— Ты можешь не обижать меня?

— Я тебя обижаю?

— Тогда брось дипломатию, давай напрямик.

— Значит, могу сказать?

— Валяй.

— Слушай тогда. Да брось ты пылить! Глаза запорошил. Так вот, ты прав — сад пугает меня. По двум причинам. О своей шкуре думаю: с моими знаниями я не гожусь для него, хоть он дорог мне и мил. Что поделаешь, время опередило меня, я не лицемер, откровенно признаюсь. Время пролетело, а я на своем холмике остался, где стоял. Да ты сам знаешь, новый сад — это моя гибель. Сколько раз, как начнет со мной разговор председатель или ты, у меня сердце сжимается: «Ну, Арион, твой час пришел». Об этом моем страхе не знает никто, даже Мадалина. Тебе единственному говорю.

— Странный ты стал, Арион. Никто ничего не думает, а ты…

— Рано или поздно будет так, как я говорю. Не утешай.

— Ну, так рано или поздно мы и умрем.

— Ладно, брось свои хитрости.

— Молчу.

— Слушай дальше. О себе упомянул я для объективности, чтобы быть до конца справедливым. Но не обо мне речь. Помнишь, я говорил об ответственности? Не зря говорил. Я просто болею, когда вижу бесхозяйственность, расточительство. С тех пор как началась эта горячка с садом, всех будто на вертеле жарят — все галдят, спешат, раздувают кадило. Тут уж не до здравого смысла, некогда взвесить, продумать. Давай, давай! А попробуем поговорить положа руку на сердце. Мы же с тобой коммунисты, чего нам скрываться за красивыми словами! Скажи честно, сколько процентов урожая нашего старого сада гибнет во время уборки?

Захария смахнул воздвигнутые им пирамиды из пыли, над которыми трудился до сих пор.

— Ну, сколько? — настаивал Арион. — Признайся.

— Процентов пятнадцать.

— Нет. Гибнут все двадцать пять процентов, если не больше.

— Зависит от погоды, транспорта, людей, которые там работают.

— Ладно. А теперь скажи, сколько терялось у Сеньки-липована?

— Не знаю. Я тогда был маленький, не замечал.

— А я знаю. У меня в крови эта способность замечать все, что связано с землей. Сказать сколько?

— Сколько?

— Ни грамма. Даже арбузная корка не пропадала зря — кормил ею свиней. Помнишь, двух свиней держал на огороде возле шалаша? А уж насчет овощей, так тут и речи не могло быть, чтобы что-нибудь пропало или осталось в поле, когда ударят заморозки.

— У него всего-то два гектара было. Тоже мне, площадь!

— Пусть так, но он снимал с двух гектаров столько, сколько мы теперь с десяти. На рынке не было недостатка в овощах. А будь те гектары в руках Андронаке, чертополохом бы заросли.

— Не совсем так.

— Нет, так. Мой отец перед уборкой сначала готовил амбар: чистил внутри, замазывал все щели, все мышиные норки заделывал, а уж потом брался за молотилку. А мы что делаем? Вместо того чтобы сохранить полученное, сократить до минимума потери урожая, засеваем и засаживаем все новые и новые гектары — без всякой ответственности, лишь бы о нас писали, поднимали до самых облаков. А когда через несколько лет станет гнить урожай, об этом будем помалкивать.

Павел вытер руку от пыли и положил ее на плечо Ариону:

— Конечно, крупица правды в твоих рассуждениях есть.

— Крупица?! — Арион стряхнул его руку с плеча. — Крупица, говоришь?!

— Ну ладно, больше. Только до тех пор пока вырастет сад, все проблемы, которые тебя пугают, решатся.